Читать книгу "Необитаемый город - Дэн Уэллс"

Информация — я здесь ради информации. Возвращаюсь к столу. Челюсти сжаты; обхватываю себя руками. Смотрю на фотографии. На каждой дата: два месяца назад, три месяца назад. Один месяц. Десять жертв, как и говорила Келли. Началось все более полугода назад и закончилось — прервалось до поры? — во время моего двухнедельного отсутствия. Смотрю на последнее фото: человек в коричневом комбинезоне, по виду уборщик. На бедже написано: «Брэндон Вудс. „Химком индастриал кемикалз“». Как и говорил фэбээровец. Лицо страшно изуродовано: исколото ножом или измолото молотком. Или… Я даже не хочу думать о том, чем это сделано. Подпись: июнь, 27-е. Как раз посреди потерянных двух недель.

Слышу голоса снаружи, но внутрь никто не заглядывает. Дверь по-прежнему приоткрыта, но я не закрываю ее, прячусь за шкафом с папками. Моя история болезни тоже, наверное, здесь. Дожидаюсь, когда стихнут голоса, и медленно нажимаю кнопку на третьем ящике: от «Н» до «Ш». Просматриваю папки, нахожу свою, изучаю записи.

Моя дозировка локсапина не работает и должна быть увеличена.

Противлюсь лечению, но недавно присоединился к группе, проходящей социальную терапию.

Склонен к насилию. Требуется пристальное наблюдение.

В конце страницы незаконченная запись диагноза, поставленного доктором Литтлом:

Майкл Шипман проходил лечение по поводу общего тревожного невроза в прошлом году, состояние считалось устойчивым, выписан в начале июля, прописан прием клоназепама. В ходе лечения и наблюдений признаков активных иллюзий не выявлено. Хотя его шизофрения, вероятно, проявилась гораздо раньше, мы полагаем, что острая фаза началась только в ноябре, что подтверждается опросом отца и работодателя…

Прекращаю читать. Ноябрь был восемь месяцев назад, примерно в это время я перестал ходить на психотерапию. Тогда же прекратил принимать клоназепам.

Тогда же начались убийства.

— Не двигаться! — В кабинет врывается охранник, заполняя собой дверной проем.

Его тазер направлен мне в лицо. Отхожу в сторону и поднимаю руки. Как только отпускаю правую руку, она начинает мотаться, сгибается и подергивается. Охранник нажимает на спусковой крючок.

Глава 9

Мышцы отказывают. Некоторые сжимаются в твердые комки, другие становятся дряблыми, превращаются в кисель. В вихре бумаг и книг падаю и обо что-то ударяюсь.

— Это больной! Кажется, из четыреста четвертой палаты. Черт возьми!

Рука снова подергивается, описывает круг. Пытаюсь сориентироваться, но глаза никак не могут приспособиться к свету. Из-за слишком сильного удара электричеством я не в состоянии отличить пол от потолка. Кажется, тело перестало мне подчиняться.

— Он все еще двигается!

— Вы его оглушили? — Второй голос мягче, женственнее, исполнен тревоги. Шона. С трудом поворачиваю голову на пару дюймов. — Что случилось?

— Он бросился на меня из темноты, я даже не разглядел его!

— Как он сюда попал?

Пытаюсь говорить, но в результате хриплю что-то невнятное. Едва приподнимаюсь, как почти тут же кто-то хватает меня и обездвиживает.

— Позвоните доктору Литтлу. Скажите, что один из его пациентов проник к нему в кабинет. — Раздаются шаги, дребезжит телефон.

Язык начинает шевелиться, в голове проясняется.

— Мне нужно…

— Спокойно, приятель, — произносит охранник. — Как ноги? Идти можешь?

— Мне нужно выбраться отсюда.

Щелк, щелк, щелк, щелк. Снова мои зубы.

— Отвечай на вопрос: идти в состоянии? Можем мы подняться?

— Здравствуйте, доктор Литтл, — говорит Шона. — Извините, что беспокою в такое время, но у нас проблема. — Охранник ставит меня на колени, ждет, когда я сориентируюсь, потом поднимает на ноги. — Один из пациентов из закрытой зоны сумел бежать. Нет, далеко он не ушел. Направился прямиком в ваш кабинет. Это Майкл Шипман.

Встаю на ноги и смотрю на медсестру. Это не Шона. Другая, плотного сложения, из сестринской. Она старше, ей лет пятьдесят пять, руки толстые, химическая завивка, волосы с сединой.

— А где Шона?

Охранник обхватывает меня крепче:

— Кто такая Шона?

— Ночная сестра. Она здесь бывает каждую ночь. — Я в недоумении взираю на незнакомую сестру. — Вы кто?

Медсестра смотрит на меня, но говорит в телефон:

— Он, судя по всему, совсем невменяем, доктор… Да, непременно… Да, мы вам перезвоним. — Она вешает трубку.

— Где Шона? — Теперь я испуган. В желудке тошнотворное коловращение, словно я вот-вот провалюсь сквозь пол в огромное, бездонное ничто. — Почему здесь эти фотографии? Что происходит?

— Майкл, спокойно, — говорит охранник. — Давай-ка возвращаться в палату. Ладно?

— Может быть, Шона — это та девушка, о которой он рассказывает? — бормочет сестра.

— Шона — это ночная медсестра! — кричу я. — Что вы с ней сделали?

Она кидает встревоженный взгляд на охранника:

— Майкл, ночная сестра — это я. Меня зовут Шарон. Помните меня?

Смотрю на нее, вспоминаю лицо в темноте. И персики, которые на вкус не напоминали персики.

— Что происходит?

— Ведите его в палату.

Появляются новые охранники. Они, как и раньше, пристегивают руки к кровати прочными кожаными ремнями, не обращая внимания на вопросы и мольбы о помощи. Разговаривают между собой так, словно меня здесь и нет.

— Как, по-твоему, он сумел выбраться?

— Бросился на меня с кулаками — пришлось его оглушить.

— Его вообще нужно было держать в смирительной рубашке.

— Не говорите им ничего.

Их нервная болтовня перекликается с моими собственными беспокойными мыслями. Дергаю головой, смотрю на дверь, но там только охранники и сестры. Перед мысленным взором мелькают фотографии из кабинета — этакое мрачное слайд-шоу.

Что, если я и в самом деле убийца?

Кто-то убивает ненавистных мне людей. Превращает их в образ, которым я одержим. Чувствую дрожь — меня трясет как в лихорадке, но при этом кожа покрывается потом.

Что я делал перед тем, как был найден?

В тот день в больнице, пытаясь бежать, я укусил человека — в буквальном смысле вгрызся в его руку. Это кем же надо быть, чтобы сделать такое? А если я готов на это, то как далеко зайду в будущем? Если безликие загонят в угол, не начну ли отбиваться с такой яростью, что убью кого-нибудь? Может быть, нечто подобное и правда уже случалось? Впрочем, это слишком невероятно: убей я одного или двух, они бы явились таким числом, что меня сейчас уже точно не было бы.

Вот только, возможно, это не безликие приходили ко мне, а я искал их.