Читать книгу "Великий де Голль. "Франция - это я!" - Марина Арзаканян"

В этот же день де Голль в последний раз в жизни мельком увиделся с маршалом Петэном. Они молча пожали друг другу руки. Генерал долго размышлял о жизненном пути маршала и после войны написал в своих мемуарах: «Какая сила влекла его навстречу столь роковой судьбе! Вся жизнь этого незаурядного человека была сплошным самоотречением. Слишком гордый для того, чтобы заниматься интригами, слишком значительный, чтобы мириться с второстепенной ролью, слишком самолюбивый, чтобы выслуживаться, в душе он был одержим жаждой власти, которую в нем разжигали сознание собственного превосходства, препятствия на его пути, высокомерное презрение к другим. Было время, когда военная слава щедро осыпала его своими коварными дарами. Но это не принесло ему удовлетворения, потому что он был не единственным ее баловнем. И вот внезапно, уже на склоне лет, события предоставили его талантам и его честолюбию столь вожделенную возможность развернуться во всю ширь. Однако он мог достигнуть своего возвышения лишь ценою падения Франции, увенчав ее позор своею славой»{133}.

Поздно вечером того же 14 июня де Голль по поручению Рейно уезжает в Англию. Он едет в Бретань, оттуда плывет в Плимут и затем поездом добирается до Лондона. Де Голль прибывает туда 16 июня на рассвете. Задача генерала состоит в том, чтобы добиться от Черчилля согласия на слияние английского и французского правительств для совместной борьбы против Гитлера и оказания англичанами помощи в переброске французских войск в Африку. Такой план выглядел соломинкой, за которую пытался схватиться утопающий. В общем-то и де Голль и Черчилль понимали это. И все же премьер-министр Великобритании дал свое согласие. Он предоставил генералу самолет, чтобы тот добрался на нем в Бордо и, в случае надобности, смог опять прилететь в Лондон.

Де Голль приземлился во временной французской столице вечером 16 июня и узнал, что правительство Рейно ушло в отставку. Новый кабинет было предложено сформировать маршалу Петэну. Пост военного министра занял Вейган. Это означало, что последняя надежда рухнула. Даже соломинки не осталось. Но генерал не сломился. Де Голль не обвинял в случившемся Рейно, написав о нем следующее: «Он встретил бурю с душевной стойкостью. Ни разу в эти драматические дни Поль Рейно не потерял самообладания. Никогда он не горячился, не возмущался, не жаловался. Трагическое зрелище представлял собой этот выдающийся человек, незаслуженно раздавленный огромными событиями»{134}. Сам Рейно утверждал, что подал в отставку под давлением президента республики Альбера Лебрена{135}.

Вспоминал ли де Голль поздно вечером 16 июня 1940 года слова гениального немца Гёте, которые когда-то записал в своем дневнике: «Думать легко, действовать сложнее. Действовать же согласно своим убеждениям – вот что самое трудное на свете»{136}. Во всяком случае для себя генерал принял решение, что будет действовать только согласно своим убеждениям, даже если в данный момент их никто не разделяет. Он будет продолжать борьбу.

Де Голль попросил секретаря без промедления отправить его жене и детям в Бретань документы, с которыми они могли бы покинуть Францию. Затем он явился к Рейно и сказал ему о намерении лететь в Лондон. Бывший глава кабинета поддержал его и выдал генералу сто тысяч франков из секретных государственных фондов.

Рано утром 17 июня английский самолет, на котором бывший заместитель военного министра Франции накануне вернулся из Лондона, был готов к обратному перелету. Вместе с де Голлем готовился лететь находившийся в Бордо английский генерал Спирс.

При выходе из гостиницы, где де Голль немного поспал, он увидел своего адъютанта, молодого Жоффруа де Курселя. Генерал сказал ему: «Я еду в Лондон. Вас это интересует?» Де Курсель ответил: «Да, но, наверное, есть более важные люди, отправляющиеся с вами?» И услышал спокойный голос де Голля: «Нет. Я один»{137}. И они улетели.

Часть II

Спаситель Отечества

Призыв к французам

17 июня после полудня де Голль и его адъютант уже были в Лондоне. Генерал счел своим долгом сообщить о том, где он находится, военному министру Вейгану. Де Голль еще надеялся на чудо, на то, что новое правительство все-таки не прекратит войны. Он спрашивал в телеграмме Вейгана, нужно ли продолжать переговоры с англичанами{138}. Но чуда не произошло. Через несколько часов генерал узнал, что маршал Петэн запросил у Гитлера перемирия. Вот тогда де Голль и принял окончательное и бесповоротное решение о том, что сам возглавит сопротивление французов врагу. Он встретился с Черчиллем и заявил ему, что хочет «вновь поднять боевое знамя Франции»{139}. Премьер-министр Великобритании одобрил это решение и предоставил в распоряжение де Голля радиостанцию Би-би-си.

18 июня в восемь часов вечера бледный усталый бригадный генерал вошел в тесную лондонскую студию, положил перед собой исписанный мелким почерком листок и стал читать неровным прерывающимся голосом: «Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить борьбу. Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве нанесено окончательное поражение? Нет! Те же средства, которые нанесли нам поражение, могут в один прекрасный день обеспечить победу. Ибо Франция не одинока. Она не одинока. Она не одинока. За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу. Она, как и Англия, может использовать необъятную промышленность Соединенных Штатов. Эта война не ограничивается многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война». Заканчивалась речь следующими словами: «Я, генерал де Голль, прибывший в Лондон, приглашаю французских офицеров и солдат, которые находятся на британской территории или смогут там оказаться, установить связь со мной. Что бы ни случилось, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет. Завтра, как и сегодня, я буду выступать по радио Лондона»{140}. Когда генерал произнес свой знаменитый призыв к французам, он, по его собственным словам, «почувствовал, как заканчивает одну жизнь и начинает другую»{141}.