Читать книгу "Великий Ганнибал. "Враг у ворот!" - Яков Нерсесов"

…Кстати, именно с Аппием Клавдием связана одна полулегендарная история, призванная характеризовать стойкость и непоколебимость римлян, когда Отечество в опасности! В 280 г. до н. э. после поражения Рима от эпирского царя Пирра в битве при Гераклее в сенате остро стоял судьбоносный вопрос – то ли подписывать мир с победоносным царем Пирром, то ли нет?! – мнение «отцов» Рима колебалось, а затем и вовсе стало склоняться если не в пользу мира, то, по крайней мере, за перемирие. И тут, если верить римским историкам, а римляне, как известно, слыли очень большими мастерами высокопарного приукрашивания своей истории, случилось непредвиденное. Внезапно в курии появился на носилках девяностолетний слепой и беспомощный Аппий Клавдий, бывший консул, построивший в 312 г. до н. э. большую южную дорогу – знаменитую мощеную Аппиеву дорогу (лат. Via Appia) от Рима до Капуи. По этой 350-километровой «трассе» могли свободно проехать, не сталкиваясь, две повозки. Во многом благодаря этой военной дороге Рим смог подчинить себе Среднюю Италию. В 224 г. до н. э. ее продлили до морского порта Брундзий. Аппий был не только выдающимся государственным деятелем, но и знаменитым римским оратором и писателем. Он произнес в сенате великолепную речь против мира с царем Пирром. В ней впервые была высказана мысль, ставшая правилом великодержавной римской политики: не мириться с врагом после поражения и тем более на своей земле! Под впечатлением этой патетико-патриотической речи престарелого поборника величия Рима было заявлено царскому послу Кинею: пока Пирр будет оставаться в Италии, римляне не собираются вести каких-либо мирных переговоров. Если же Пирр покинет Италию и удалится к себе на родину, то они выслушают любые его предложения о мире. Но до тех пор, пока Пирр будет оставаться на итальянской земле и даже одержит тысячу побед над Римом, война будет продолжаться до последнего римского солдата. Сегодня трудно судить, где в этом «судьбоносном» эпизоде – правда, а где – позднейший приукрас патетически настроенных римских летописцев…

Скажем сразу, что со времен Александра Македонского полководческое искусство изменилось. Легендарный македонец, выбирая нужную позицию, постоянно маневрировал и развертывал свою армию для наступления так, чтобы она могла всеми своими силами (пехотой и кавалерией) оказывать одновременное давление на передовые порядки врага. Когда наступал решающий момент, его ударная тяжелая кавалерия наносила разящий удар по самой слабой части во вражеских построениях, уже точно определенной самим полководцем. Но после начала сражения даже такому гению, каким безусловно являлся македонский царь, было почти невозможно руководить сражением на всех участках поля боя. Ведь именно он во главе кавалерии находился в гуще событий, где решался исход битвы, причем нередко именно его исключительная храбрость склоняла чашу весов на его сторону. После его смерти в войнах диадохов преемники великого полководца тоже пренебрегали опасностью. Личный героизм по-прежнему считался обязательным качеством военачальника, вызывавшим восхищение в любом подчиненном бойце. Но поскольку последователи Александра уступали ему – своего рода Богу Войны – во всем, да и сражались они друг с другом армиями одинаковыми как по содержанию, так и по ведению боя, то полководческое искусство постепенно совершенствовалось. В результате главным для римского полководца было не утверждение своего мужского начала в смертельно опасных поединках перед строем готовых к сражению армий, не в лихих атаках в первых рядах (время героев-вожаков эпохи Александра Македонского прошло!), а в умении искусно управлять войском, стоя позади него, и в сохранении армии даже в случае неблагоприятного исхода боя. Если раньше резервы имелись крайне редко, то в римском легионе они присутствовали обязательно (от 1/2 до 2/3!), и именно задачей полководца являлось по необходимости искусно бросать их в бой. И все же и римским полководцам в походе, во время боя или осады приходилось проводить немало времени вблизи противника, рискуя быть ранеными или убитыми. Они разделяли со своими солдатами все тяготы военного бытия. Все это не только позволяло им быть близкими к ним – «братьями по оружию» (соратниками), но и называться типично римскими военачальниками.

…Между прочим, большинство римских полководцев той поры по окончании боевых действий возвращались к мирной деятельности. Всем известен ставший хрестоматийным, пример гражданской доблести и непритязательности сурового крестьянина-работяги Луция Квинкция Цинцинната. Отечество призвало его в суровую для Рима годину спасти Отечество. Выполнив свой долг, он возвратился к возделыванию земли своими руками. Маний Курий Дентат – победитель одного из талантливейших полководцев Древнего мира, эпирского царя Пирра, тоже происходил из деревенской глуши, был бедняком, а после победы, которая навсегда отдала Италию в руки Рима, продолжил свой нелегкий труд крестьянина. Он сам, своими собственными руками пахал свое крохотное поле, засевал и снимал урожай. Его можно было застать в скромном крестьянском домике сидящим перед очагом и варящим простое кушанье из… репы в грубой глиняной посуде. Под стать Цинциннату и Дентату были и многие полководцы грядущих войн с Карфагеном: Марк Аттилий Регул или Клавдий Марцелл. Впрочем, скоро эта традиция исчезнет, и на авансцену римской истории выйдут полководцы, чьи политические амбиции будут устремляться очень высоко. Но это уже другая история…

После больших успехов – если пало не менее 5 тысяч неприятельских воинов – победоносное римское войско по разрешению сената праздновало триумф. Легионеры вступали в Рим боевым строем, с лавровыми ветвями в руках, распевая героические и шутливо-похабные песни. Впереди войска, но позади процессии самых знатных военнопленных, на колеснице, запряженной четверкой белых коней, ехал полководец. Одетый подобно статуе бога войны Юпитера – в лавровом венке, с накрашенным лицом, в пурпурном, украшенном золотом, одеянии с богатым оружием – возвышался он на колеснице, похожий больше на грозного идола, чем на живого человека. Стоящий рядом раб постоянно нашептывал ему на ухо, что тот смертен, как и все люди. Другой раб держал над его головой лавровый венок победы. Тут же несли военную добычу, выставленную для всенародного обозрения. По главной церемониальной дороге Рима Sacra Via («Священной дороге») через Триумфальные ворота, Фламиниев цирк, Большой цирк вокруг Палатина триумфальная процессия поднималась на Капитолийский холм, к главному храму города – храму Юпитера, где совершалось торжественное жертвоприношение – ритуальная казнь вражеского полководца. После жертвоприношений Юпитеру победоносный полководец «закатывал пир на весь мир». Малый триумф назывался овацией. Она полагалась, если победа не была внушительной, противник оказался не столь серьезен, как это могло показаться, или… сам победитель чем-то не угодил сенату. В этом случае полководец вступал в Рим верхом на коне или же пешим, на голове его был миртовый венок и одет он был в обычную тогу. Сопровождали его не его воины, а всего лишь… сенаторы, и в жертву он приносил на Капитолии не быка, а всего лишь овцу. Существовал и триумф за… свой счет: это когда государство не выделяло средств триумфатору и ему приходилось обустраивать празднество на свои деньги за пределами Рима на Альбанской горе.

…Между прочим, Карфаген и Рим воевали по-разному. Так военные кампании карфагенян порой напоминали… торговые сделки: они воевали, пока члены Совета не находили, что средств на войну затрачено слишком много. Тогда они прекращали войну. В отличие от римской наемная армия Карфагена не была столь надежна. Наемники служили только до тех пор, пока им платили или они имели возможность грабить побежденных. Случалось, что из-за неудач они обращали оружие против… своих полководцев и, как уже отмечалось, порой даже казнили их! (В таких случаях все зависело от личной харизмы военачальника: например, крайне популярный в солдатской среде легендарный Ганнибал на протяжении десятилетий ухитрялся удерживать в повиновении разношерстную массу своих наемников!) Правда, было в использовании наемных войск и два очень важных плюса: отстраненные от воинской службы народные массы Карфагена были не в состоянии влиять в своих интересах на развитие событий внутри страны, а разношерстным наемникам карфагенян, говорившим на непонятном друг другу языке, трудно было организовать всеобщее восстание. Римское же ополчение эпохи войн с Карфагеном состояло из граждан, для которых интересы их города являлись их собственными. Они сами решали – быть или не быть войне и сражались до последнего, с ожесточением и твердостью…