Читать книгу "Подарки ревности - Роман Волков"

Зато мама была категорически против всех похождений Марго. Она постоянно упрямо твердила, что девочке надо взрослеть, чем доводила дочку до белого каления. Самое обидное, что взрослением мама считала юбочки и платья, свидания-охания и прочую чушь из женских романов девятнадцатого века, а джинсы, белые кроссовки, дружеское общение с парнями – наоборот, по ее мнению, были впадением в детство.

– Марго, ты же девушка! – говорила мама, трагично всплескивая руками. – Ну, мы с отцом тебе дали поиграть в пацанку, но ты не заигрывайся!

Иногда мама до того выводила Марго из себя, что девушка хотела просто схватить вещи и убежать из дома. Пожить можно было у друзей или подруг, да где угодно, хоть на пятачке за стадионом, лишь бы не слышать это пиление матери. Хорошо хоть отец не вмешивался, а то план бы немедленно воплотился в жизнь. Но папе приходилось лавировать между двух огней, а если считать бабушку, то между трех. Каждая сторона понимала, что отцовское мнение перевесило бы все прочие аргументы, и стремилась всеми правдами и неправдами получить его поддержку. После нескольких лет изнурительных дипломатических и военных действий папа официально заявил о своем нейтралитете и выходе из семейных разборок.

– Делайте, что хотите, только меня не впутывайте. Я свое мнение уже высказал: я Маргошке доверяю. Она взрослая, умная и нас никогда не опозорит.

Мама с той поры немного ослабила контроль, но все равно нервы потрепала дочери изрядно.

И вот теперь кажется – как же давно это было… Марго ехала в машине на заднем сиденье, смотрела на заснеженную Пензу (тут снега было больше, чем в Москве, хотя столица находится гораздо севернее Поволжья) и слушала, как мама говорит и не может остановиться, глядя на нее в зеркало заднего вида:

– Волосы подкрашивала? Нет? Как будто темнее стали… Значит, питаешься хорошо? Волосы совсем черные, как воронье крыло. И сама расцвела, расцвела вся, девочка моя. Совсем уже выросла… Я вареники сделала, сама, не магазинные, а сама, с картошкой. Помнишь, как ты в детстве любила, с лучком жареным… И лицо у тебя другое какое-то, взрослое совсем…

– Я думаю, наша дочь влюбилась, – сказал папа, круто поворачивая на улицу Суворова. – Да?

Марго густо покраснела, что, впрочем, уже было ответом. Папа сам ответил на ее вопрос, ответил правильно, и глупо было даже пытаться спорить: он знал дочку еще лучше, чем она сама.

В лице мамы вдруг что-то изменилось, и она тихонько заплакала.

– Мам, ты что… – прошептала Марго, положила руки маме на плечи, стала ее гладить по голове, как не делала уже тысячу лет, и заревела сама, только не сдержанно, а по-детски, хлюпая носом.

– Ну, я думаю, что лучше плакать от любви, чем от горя, – улыбнулся папа, – включить вам музыку погрустнее?

Потом были и вареники, и долгие рассказы, и фотографии, и даже видео (Герман снимал Марго и смонтировал небольшой ролик), но про Емельяна лучше было не рассказывать. Самое главное, что она сама поняла про свои чувства к нему, а родителям это знать было не обязательно.

После роскошного семейного завтрака, так сильно отличавшегося от скудных трапез в общаге, вопросы стала задавать Марго: как дела на работе у папы, у мамы, как здоровье у бабушки, ну и наконец, дело дошло до дворовых друзей, до Васяна и Никитоса. Девушка пыталась спрашивать с деланым безразличием: мол, это я так, для вежливости, я же повзрослела. Но мама почему-то отвела глаза, а папа сильно посерьезнел.

– Марго, похоже, тебе предстоит сделать еще один шаг к взрослой жизни, – сказал он.

– Игорь, я ее никуда не отпущу, – сказала мама. – Она уже все, она уехала, это прошлая жизнь!

Руки у Марго стали холодными.

– Что случилось?

Случились неприятности. Причем серьезные. Когда самый юный член тусовки, Коля Жуков, по прозвищу Жучок, отправился в район Терновку в местный Дом культуры на концерт панк-группы «Ленинс Броневик», то вечером его подкараулила местная шпана, у него отобрали телефон, деньги, куртку, а ему самому разбили нос. Об этом сразу стало известно всем ребятам с района.

Акцию возмездия возглавил Мамай. Он собрал всех крепких парней, человек десять, и те двинулась в Терновку на разборку. Возле Дома культуры были обнаружены виновные, им быстро накостыляли по шее, отобрали похищенные телефон и куртку, заставили вернуть деньги. После наказания довольная группа пошла на автобусную остановку. Однако побежденные не желали смириться с такой ролью: они быстро позвонили своим товарищам и, успев за несколько минут собрать огромную толпу, набросились на парней из Рабочего. Битва была неравной, а поскольку нападавшие были вооружены, то пролилась кровь.

– Кто ранен? – пересохшими губами вымолвила Марго.

– Никита Прутков и Вася Ситников. Арматуриной их здорово отходили. В больнице лежат.

– А Мамай?

– В полиции он. Уголовное дело заводят по хулиганству. Нос он сломал кому-то.

И мама запричитала:

– Ох, дочка-дочка, как же хорошо, что ты отсюда уехала! Ты же обязательно бы с ними пошла, обязательно! И что? Или голову проломили бы, или в тюрьму!

– Мама, папа, а что же вы сразу не сказали?

– Не хотели тебя раньше времени расстраивать. Да это и не имело значения. В больнице приемный час с десяти, а в полицию тебя не пустят.

– И я не пущу, – закричала мама. – Нет! Мы ее полгода не видели! Пусть дома посидит, мы с бабушкой хоть поглядим на нее!

Папа практически никогда не спорил с мамой: ругаться из-за всякой ерунды он считал ниже своего достоинства, и поэтому в мелких вещах обычно все было по-маминому. Зато когда дело касалось чего-то важного, он просто не слушал ее: решение было уже принято и не обсуждалось.

– Сходи сперва к парням в больницу. Они звонили сюда, просили, чтобы ты зашла. Не забудь гостинцев купить: с пустыми руками ходить неприлично. Поддержи ребят, они что-то совсем расклеились. Потом встретимся на Железнодорожной – сходишь к Мамаю. У меня там бывший сослуживец – пропустят как-нибудь.

– В тюрьму! В тюрьму еще дочку потащи! – закричала мама, но папа только улыбнулся:

– Пусть посмотрит. Ей не повредит для общего развития.

В больницу ребятам Марго накупила фруктов, а потом еще, подумав, взяла на рынке копченого мяса.

Васян и Никитос лежали в отделении травматологии на соседних кроватях и выглядели они совсем плохо: руки в гипсе, головы перемотаны бинтами, лица перемазаны зеленкой. Тем не менее оба хрипло смеялись над какой-то шуткой беззубого старичка. Палата была переполнена.

– Привет, Вася. Привет, Никита, – сказала Марго и поставила на тумбочку пакет с гостинцами. На глаза ей вдруг навернулись слезы. Парни, с которыми она провела детство и юность, лежали перед ней в кроватях под тонкими одеялами, худенькие, с голыми забинтованными руками. Даже большой Никитос со своей остриженной круглой головой и оттопыренными ушами был каким-то маленьким и жалким.