Читать книгу "Камера абсурда - Евгений Сухов"

– А мне что, одной теперь отдуваться и вести расследование? – грозно посмотрела на меня Ирина и надула и без того пухлые губки. – Нет уж, дорогой, коли ты взялся за это дело, так уж будь добр…

– Ты прям как моя бабушка разговариваешь, – сказал я.

– Не заговаривай мне зубы, – Ирина была возбуждена, но вовсе не нашей встречей. Кажется, она хотела мне что-то сообщить и едва сдерживалась, чтобы не выпалить это взахлеб, как поступают маленькие девочки, делясь чужими секретами. По сути, она и была еще девчонкой, хотя и напускала на себя вид уже много чего познавшей женщины. И девчонка, и женщина, что сочеталось в ней, мне сильно нравились…

– Ладно, рассказывай, – снисходительно произнес я, видя, что у нее и правда есть что мне поведать.

– Чего рассказывать? – притворно удивилась она.

– То, чего тебе так не терпится мне рассказать, – произнес я тоном мудреца. – А то тебя сейчас просто разорвет от желания мне что-то сообщить.

– Не разорвет, – возразила мне Ирина. Девочка в ней исчезла, и теперь передо мной стояла яркая молодая женщина, вполне разбирающаяся в жизни и людях, знающая себе цену и отнюдь не собирающаяся поднимать лапки перед всевозможными жизненными бурями и неурядицами. Такую Ирину я тоже знавал и даже где-то немного побаивался. Знаете, бывает такой помноженный на уважение страх показаться слабым и некомпетентным перед человеком, мнением которого крайне дорожишь. – А ты знаешь, эта Наталья Аленина просто-напросто гениальная актриса?

– Что-то у нас слишком много гениальных людей на квадратный метр, – тоном явно чем-то недовольного критика Артема Троицкого произнес я. – Гениальные актрисы и актеры, гениальные писатели, гениальные музыканты, гениальные певцы и певицы, гениальные ученые, гениальные педагоги и так далее… Что же мы тогда делаем во второй сотне стран мира по своему развитию? Почему мы не находимся хотя бы в первой тридцатке? Отчего мы так паршиво и бессовестно живем? Отчего у нас каждый третий недоброжелателен к каждому второму, не считая каждого первого?

– Ты преувеличиваешь, – заявила Ирина. – Все идет как надо.

– Конечно, для тебя все идет как надо, – с иронией произнес я. – Потому что иного ты не видела, и тебе не с чем сравнить…

– Конечно, ведь в отличие от тебя мне мало лет. – Ирина фыркнула. – Знаешь, ты говоришь как моя бабушка, – заметила мне Ирина. – Ладно, это не суть важно.

– А что же тогда важно? – поинтересовался я. – Что Аленина является гениальной актрисой?

– Да, это важно, – тряхнув головой, запальчиво сказала Ирина. – Для нас с тобой это очень важно! Ведь мы ее подозреваем в убийстве продюсера Лисянского, не так ли?

– У Алениной имеется алиби. Равно как у ее дочери и этого актера Стасика Ярошевича. В часы убийства продюсера Марка Лисянского они все трое были в доме у Алениной, то есть в доме Лисянского – сказал я. – Кстати, а что это ты заговорила о гениальности Алениной? – спросил я и подозрительно уставился на Ирину. – Ты была сегодня на…

– Да, пока ты прохлаждался, я сегодня полдня провела на съемочной площадке, – не дала мне договорить Ирина. – И видела, как Аленина играет. Это и правда просто потрясающе! Если бы ты видел, ты бы непременно согласился со мной.

– Я согласен, раз ты так говоришь, – произнес я и приблизился к девушке. Сейчас она положит мне руки на шею, заглянет в мои глаза, и мы унесемся с ней из этого мира в иной, наполненный страстью, радостью и любовью. Ну и, конечно, приятными ощущениями…

Ирина положила мне руки на плечи и заглянула в глаза. Потом был долгий поцелуй, после которого наши руки стали срывать друг с друга одежду. Руки действовали сами по себе, поскольку мы не отрывали друг от друга взгляда и продолжали целоваться. Через несколько мгновений мы стояли голые, прижавшись друг к другу и утопая в сладкой неге и страстном томлении. А дальше…

Некоторым чувствам и ощущениям еще не придумано слов. Конечно, можно сказать и таким образом: мир обрушился, из-под наших ног ушла почва, окружающее перестало существовать и еще много чего можно было бы придумать… Но в любом случае сказанные слова не отражают сути. В настоящую минуту мы оставались только вдвоем, поглощенные страстью и готовностью сделать все, чтобы доставить друг другу удовольствие. Мы не желали этого наслаждения для себя: я хотел, чтоб было хорошо Ирине, а она – чтоб было приятно мне. Но слова «удовольствие» и «приятно» не выражали всей полноты ощущений, которые мы испытывали. Как не выразит всей полноты ощущений и слово «наслаждение». В действительности между нами было нечто иное. Предвкушение радости и одновременно сама радость. Это было сплетение двух тел в один организм, подчиненный единому ритму. В то же время это был некий диковатый танец и одновременно полет души, одной на двоих. Это были свет и чистота, независимо от того, что и как делали наши тела, абсолютно не подчиняющиеся разуму, который, казалось, спал и видел сны…

Когда все закончилось, Ирина сказала, как всегда оставив самое важное на потом:

– Эту половину дня, которую я провела на съемочной площадке, я была с Машей.

– С какой Машей? – я еще не пришел в себя, и мои мозги соображали крайне туго.

– С дочерью Алениной, – просто ответила Ирина и улыбнулась: – Теперь мы почти лучшие подруги.

Это была новость! Я заставил Ирину подробно рассказать все события сегодняшнего дня, начиная с того момента, как она появилась на съемочной площадке. И вот что я услышал.

Ирина попала на съемки часов в одиннадцать. Снимался эпизод встречи героини Алениной с дочерью. Съемки происходили в одном из уличных кафе с пластиковыми столами и стульями, ведь более дорогого и приличного для разговора места героиня актрисы Алениной позволить себе не могла.

Рядом за столиком двое актеров массовки пили пиво и заинтересованно посматривали в сторону Алениной, поджидавшей дочь. И вот появилась Маша. Она осмотрелась, увидела мать и нерешительно направилась к ней. Аленина встала, села, машинально поправила что-то на себе… Она явно волновалась. И ее глаза… Они просто светились счастьем. Это было видно всем, даже статистам, что распивали за столиком пиво.

Маша подошла к столику и нерешительно остановилась.

– Здравствуй, Маша, – тихо произнесла Наталья Валерьевна.

– Здравствуй… те, – сказала Маша.

– Присядь, пожалуйста, – промолвила Аленина, не сводя взгляда с дочери.

Маша присела. Было видно, что ей очень неловко. Аленина стала задавать вопросы об учебе, здоровье, занятиях дочери, ее планах. Она хотела знать о дочери все и как можно быстрее, словно старалась хотя бы частично компенсировать годы, проведенные вдали от дочери.

Маша играла скованную встречей дочь, которая отвечала на вопросы матери односложно и вовсе не горела желанием выложить все, о чем спрашивала мать.

Эта сцена была тяжелой и какой-то тоскливо щемящей.

– У меня даже комок к горлу подступил, – так сказала Ирина, когда рассказывала об этом.