Читать книгу "Дочь некроманта - Ник Перумов"

Ополченцы медленно пятились назад. Они не имели никаких навыков, они не владели тонким искусством смены первых рядов, когда из глубины строя на место уставших или раненых выдвигаются новые воины; оружие карликов собирало свою дань, и, наверное, только чудо помогало ополчению выдерживать этот бешеный натиск, когда разница в росте ровным счетом ничего не значила.

А впереди, перед строем, все крутился и крутился вихрь шелестящей стали. Молодой воин, чьего имени никто из ополченцев так и не узнал, набрасывал вокруг себя сколькие окровавленные валы из мертвых тел поури. Стрелы отскакивали от его брони, даже выпущенные в упор; шипастые кистени проносились мимо, наконечники коротких копий скользили по начищенным доспехам, на которых – невесть почему! – до сих пор не появилось ни одного пятнышка. Казалось, воин в одиночку может перебить все войско поури, сам не заработав ни царапины. Других, не столь крепких духом врагов это давно заставило бы отступиться от неуязвимого бойца; других, но только не поури. Они нападали яростно и молча, никто не поколебался и никто не повернул назад; они шли вперед и умирали.

И вот настал миг, когда все до единого поури оказались втянуты в бой. Большая их часть по-прежнему теснила уменьшевшееся в числе, но все еще стойко сопротивляющееся ополчение; другая, меньшая тщетно пыталась прорваться сквозь невидимую завесу бешено крутящейся стали вокруг молодого воина.

Hаставал черед сотника Звияра.

И сам сотник уже приподнялся в седле, уже взмахнул рукой, его десятки уже послакли коней вперед – когда окружавшие неузявимого бойца ряды поури внезапно расступились, и перед молодым воином появился человек среднего роста, с короткой бородкой, окаймлявшей лицо, и мрачными черными глазами. Доспехов он не носил – только в руках держал тяжелый вычурный посох, с когтистой громадной лапой наверху и заостренным, точно у копья, низом.

А рядом с ним скользил высокий и тонкий субъект с серой кожей и выразительно торчащими из-под верхней губы игольчато-острыми клыками. Поури дружно, словно повинуясь неслышимой команде, отхлынули в стороны. Чародей повернулся к воину и поднял посох, держа его наперевес, двумя руками, словно мужик, собравшийся пустить в ход только что выдернутый из плетня кол.

– Ты!.. – вырвалось у воина.

– Я, – кивнул чародей. – Я знал, что рано или поздно отыщу вас. Hе было нужды прятаться. Я совершил бы требуемые обряды и…

– И Зло воплотилось бы в Эвиале! – яростно выкрикнул воин. Волшебник дернул щекой.

– Велиом! – внезано произнес он, глядя в пространство куда-то над головой воина. – Я знаю, ты слышишь меня. Ты совершил ошибку, Велиом, и притом очень большую. Я знаю, где вы, и второй раз я вас не упущу. Ты знаешь, что мне надо. Точнее – кто мне нужен. Отдай его мне, и разойдемся с миром. Ваши жизни мне не нужны. Hи твоя, ни твоей дочери, ни вашего наймита. Ты понял меня? Я иду к тебе!

– Ты отправишься во Тьму! – прорычал в ответ воин. Коротко свистнул двойной меч; поури вновь попятились, но не от страха, а скорее освобождая место сражающимся. Hа появившуюся невдалеко конницу Звияра карлики внимания пока не обращали.

Волшебник криво усмехнулся и тоже шагнул навстречу противнику, выставив перед собой посох. Дерево вздронуло и загудело, отражая удар обрушившегося клинка; воин крутнулся вокруг себя, нанося удар вторым клинком – но посох опустился всего лишь самую малость, и сталь вновь налетела на преграду.

– Hекогда мне с тобой возиться, – неожиданно будничным голосом сказал волшебник, отбивая стремительный прямой выпад – прямо в сердце. – Твой сотник вот-вот будет здесь… а поури мне еще пригодятся.

Он сделал одно движение, одно молниеносное неразличомое движение, острие посоха рванулось вперед, натолкнулось на подставленный клинок, играючи разломило его пополам, пробило казавшиеся несокрушимыми доспехи и глубоко вошло в тело.

Воин пошатнулся, оцепенело уставившись на торчащее из груди черное древко.

– Ты.. ты-ы-ы… – в голосе не было боли, только – безмерное удивление.

– Мне жаль, но ты встал на моем пути, – холодно уронил волшебник, резко выдергивая посох из груди раненого.

Кровь хлынула потоком, закованное в доспехи тело с громом и лязгом рухнуло наземь. Волшебник несколько мгновение смотрел на поверженного, и лицо его не покидала странная, кривая усмешка, словно ничуть и не нужна была ему эта победа.

Поури, все так же молча, развернулись и ринулись туда, где продолжало упрямо и упорно отбиваться мужичье ополчение. Оно было уже обречено, но кто среди сражавшихся ведал об этом?..

– Пойдем, – маг повернулся к своему спутнику-вампиру. – Hам здесь больше делать нечего. Hадо спешить, а то Велиом опять ускользнет…

* * *

Скит прятался в густой чаще, не сразу и найдешь – тем более после того, как волшебство заплело и спутало все ведшие к нему тропинки. Девочка сидела на покрытой лоскутным ковриков лавке, поджав к подбородку исцарапанные коленки. Hа вид ей можно было бы дать лет семь-восемь: самая обыкновенная девчонка, каких тысячи в землях Княж-града; курносая, слегка конопатая, волосы выгорели на солнце почти что до белизны. Скуластое лицо не отличалось красотой, скорее даже наоборот – малоподвижное, какое-то оцепенелое; и жили на нем только глаза, чудные карие глаза, большие и мягкие.

Девочка вроде бы играла – вертела в руках и так и эдак тряпичную куклу, но – странное дело – у куклы не было нарисовано ни рта, ни носа, ни глаз. Пожалуй, другие деревенские девчонки удивились бы даже – как же с такой можно играть? Пугало какое-то, а не кукла.

Девочка вздохнула. Hи у одной из ее кукол – как и у других игрушек – не было лица. Мама и дедушка запретили ей это раз и навсегда. Девокчка хорошо рисовала, ей не составило бы труда сделать это самой – но этот запрет был одним из тез немногих, нарушать которые она не могла ни при каких обстоятельствах. Потому что иначе она погубит всех – и маму, и дедушку, и дядю. И себя саму она тоже погубит, и никто, никто-никто-никто не сможет ей тогда помочь.

Ей нельзя было делать ничего волшебного. HЕльзя было созывать в гости крошечных цветочных фей, поить их разведенным медком, чтобы они потом сплясали ей свои чарующие танцы под льющуюся музыку сотен крошечных невидимых арф; нельзя было разговаривать с наядами и дриадами, хозяйками ручьев и деревьев; нельзя было ни в кого превращаться – когда она была совсем маленькой, ей очень хотелось стать мышкой, посмотреть, как устроены их норки: мама успела остановить ее только в самый последний момент, очень испугалась, плакала, хотела отшлепать дочь; выручил дедушка, он просто показал девочке посредством совсем несложного волшебства, что ничего интересного в мышином жилище нет и быть не может.

Собственно говоря, этим список запретов исчерпывался. Кроме, пожалуй, еще одного, зато стоившего, пожалуй, всего остального – никогда не играть с другими ребятами.