Читать книгу "Покидая Вавилон - Антон Евтушенко"

– Да, синьор Шипионе, – кивает стражник, – но самое интересное не это… – И указывая связкой ключей на массивном кольце в сторону притихшего Кампанеллы, добавляет: – Самое интересное, господа, что этот человек совершенно здоров.

– А как же? – начинает Шипионе, но Алонзо его останавливает.

– Этот сумасшедший никакой не сумасшедший, а просто так, симулянт.

Кастелян[8]дон Мендоза-и-Аларкон снимал неплохие барыши, показывая любопытным зевакам, щедрым на кошелёк, местную достопримечательность. Очередная кучка толстосумов погрузилась в галеры и, приветственно махая солдатам стражи, отправилась восвояси. Дон Мендоза хмыкнул и отошёл от зарешётчатого окна.

Должно быть, с отплывающих галер на жёлто-серую громаду крепости открывался живописный и в то же время ужасающий вид. Осколки каменных гряд обрамляли зубастой бахромой неприступный форт. В исступлении кидались на скалы белые шипящие волны на обнесённые частоколом кинжалов мрачные скалы. Те держали натиск, невозмутимо вперив острия в свинцовое небо Аппенин.

Кастелян обмакнул губы в вине, причмокнул, отставляя в сторону бокал, и крепко задумался. Впервые узник Томмазо Кампанелла появился здесь 8 сентября 1599 года. Кастелян хорошо помнил, как из трюмов на палубу вывели закованных в кандалы заговорщиков.

Король, как и подобает истинному христианину, подписывая смертный приговор, позаботился о душах бунтарей: специально из Неаполя ещё утром прибыла галера под испанским флагом. Под авантажным латинским парусом королевская свита доставила полдюжины священников. Вознося Господу молитвенные речи о спасении заблудших душ, пастыри сошли на берег. Среди обречённых отыскался и Кампанелла. Дон Мендоза наблюдал за ним с балкона личных апартаментов. Кастелян хорошо запомнил этот взгляд – взгляд главного зачинщика и бунтаря – он излучал уверенность и спокойствие. Он был невозмутим, как скала, сдержан и хладнокровен. Ни один мускул не дрогнул на лице Томмазо, пока стучали топоры плотников, наспех сбивающих доски эшафота в последних лучах закатного солнца.

Но кастелян спешил успеть до захода солнца. Он заботится о зрителях, толпящихся на пристани, среди которых, несомненно, были доносчики короля – в их отчётах и стенограммах не должна пропасть ни одна подробность назидательного зрелища. Сам прокурор Лемозо направил срочную депешу королевской почтой с приказом не поздней сего дня преступников казнить. А глашатаи и рады стараться – продрали глотки во славу монарха, затем торжественно объявили о предстоящей казни и кастелян дал отмашку начинать.

Первым вздёрнули на рее Тодеско. Толпа возбуждённо загудела, требуя свежей крови, тогда петля затянулась на шее Маврицио. Бездыханные тела свалили в корзины, будто овощи на рынке, и пришла очередь приговорённых к четвертованию. Каччья и Витале упирались, чем доставляли палачам немало хлопот. Дон Мендоза поморщился, замечая, как один из них с презрением отгоняет священника. «Проклятый итальяшка!» – выругался он про себя, выразительно провёл большим пальцем по горлу и удалился в покои смочить горло бокалом вина. Когда он снова появился на публике, с Каччьей было покончено. С отрубленной ногой и обеими руками Джаммбатиста Витале, истекая кровью, вопил срывающимся от непереносимой боли голосом:

«Нет Христа, нет – и быть не может! Не может Бог допустить, чтобы такие, как Ксарава, жили! – Туловище без трёх конечностей похоже на извивающегося червяка. "Червяк" из последних сил изворачивается, и Витале встречается взглядом, полным ненависти и бессильной злобы, с начальником пыточных камер. – Ксарава! – хрипит он. – Ты принуждаешь людей свидетельствовать против истины! Всё написанное в твоих протоколах – ложь, полученная под пытками. Я с удовольствием отправился бы к дьяволу в преисподнюю, чтобы дождаться там тебя!»

Его речи заглушают собственные крики: топор палача отсекает вторую ногу, а затем короткий взмах лезвия – и голова отлетает прочь. Всё стихает, но ненадолго. Толпа, словно хищная стая акул, уже учуяла запах крови и требует новых жертв!

Последним остаётся опальный мятежник и главный зачинщик смуты Томмазо Кампанелла. Пока казнят товарищей, Томмазо не проронил ни слова. Заключённый в кандалы, с гордо поднятой головой, он следит за гнусной, мерзейшей работой палачей, вышколенной тысячами привычных и отлаженных действий. Дурная слава всегда на шаг опережает мастеров заплечного дела. Людская молва разносит по свету, от деревни к деревне, от города к городу; крепнут страхи, перерастая в трепетный, почти благоговейный ужас перед узурпаторами испанской машины правосудия. И кастелян снова изумляется стойкости характера и силе воли этого непоколебимого вольнодумца.

Томмазо Кампанелла – уроженец Калабрии, родился в семье бедного сапожника. Отец с трудом содержал семеро ртов, а разразившаяся эпидемия чумы заставила семью бежать в Стиньяно. Но и там оказалось не слаще. Отец едва держался на ногах, по ночам он бредил, призывая Бога к страшному суду. Маленький Томмазо вряд ли мог надеяться на другую, нежели его отца жизнь, не случись той судьбоносной встречи с человеком по имени Агацио Солеа, научившим пятилетнего огольца писать и читать. Имя своего первого учителя Кампанелла вспомнит на допросах с особым умилением и чувством неизменной благодарности – ещё бы! – эта встреча изменит в жизни юного Томмазо всё.

Уже в 14 лет, согласно показаниям самого узника, он монах доминиканского ордена. Кампанелла усиленно изучает Библию, вычитывает от корки до корки труды Платона, Демокрита, Телезия. Богатая библиотека монастыря насыщает юного исследователя размышлениями и дарит красноречие. Ночи напролёт в его келье горит свет. Под скрип отточенного пера, под лёгкое потрескивание свечей в стенах монастыря рождается крамольная книга, где автор разметает философские трактаты – труды учёных мужей, положивших на святилище науки семь долгих лет упорных поисков. «Философию, основанную на ощущениях» Кампанелла заканчивает в семь месяцев. Окружающая нас природа, пишет он, живой организм и нелепо опираться на суждения старых авторитетов. Единственное, чему можно доверять – своим чувствам и опыту.

Настоятель Кастаген не терпел умников, вроде Томмазо. Ритор будоражил умы послушников, насыщая своими речами длинные полутёмные галереи общежитского корпуса. Такие умники быстро набирали популярность, оказывая большое влияние на общие настроения. Чего стоили Кастагену хотя бы братья Понцио и фра Пиццони, проповедовавшие учения Флавия Филострата. По счастью, их сумасшедшие догматы весьма скоро привлекли внимание инквизиторов Неаполя и однажды ночью они навсегда исчезли из жизни приора и его ордена. Отчаянный софист Кампанелла своими смелыми идеями оказал неоценимую услугу настоятелю доминиканского ордена, и в Неаполь полетел первый донос на строптивого монаха. Он читает тайные книги, увлекается мистикой и водит опасные связи с самим князем тьмы. Кастаген потрудился привести и доказательство: человек, писал он, не может столько знать, никак сила от дьявола.