Читать книгу "Тело Кристины - Макс Монэй"

И каждый вечер под дверью меня ожидает королевский ужин.

Двадцать ноль-ноль. Миска наполнена ракушками, или маленьким кусочком пиццы «Маргарита», или сосиской со стручковой фасолью. Конечно, порция не ахти, урезанная до невозможности, но все-таки порция.

Мне больше не нужно вести битву за пропитание.

Мне не нужно больше следить за ее приходами-уходами, вырабатывать на ходу стратегию, реализовывать планы боевых действий.

Мне просто больше нечего делать. Отныне моя жизнь свелась к ожиданию ежевечернего пайка.

Борьба за собственное выживание накапливала в глубине моей души запас самоуважения, человеческого достоинства. Теперь эта область во мне — как выжженная земля черна и суха, как после бризантной гранаты. И никакая жизнь больше не пробивается сквозь это пепелище.

Превращение меня в домашнее животное стало заключительным этапом моего уничтожения. У слабосильного льва, как ни странно, больше шансов выжить в безжалостной Африке, чем в комфортабельной клетке. То же самое и для человека, можете быть уверены. Я вам гарантирую. Без борьбы за жизнь человек портится и сгнивает еще быстрее, чем фрукт с бочком.

Если я и дальше буду так питаться, я подохну гораздо быстрее, чем ожидал.

40

— Вот это мужик! Да это просто орангутанг какой-то! Это даже отвратительно, до чего он мужик!

— Мужик? Ты находишь его плавки с блестками сексуальными? Ни один нормальный мужик такое не наденет.

— Это же китч, это просто последний крик моды, народный стиль для тех, кто понимает! Нет, ты только посмотри на его челюсть! Это же настоящий мастиф.

Если пара, прожившая пять лет в браке, может два часа обсуждать финал чемпионата мира по китчу…

Если он врет не краснея по поводу внезапной эпидемии гриппа, чтобы только отпраздновать вместе под одеялом помолвку одной из тех родственниц, которых обычно называют «седьмая вода на киселе»…

Если партия в стрип-покер, сыгранная друг с другом наедине, заставляет вас забыть о десятилетней годовщине вашей совместной жизни…

Если ваша жизнь настолько изобилует наивным очарованием, что вам нет нужды пичкать ее мемориальными мероприятиями…

Аллилуйя!

Аллилуйя!

Аллилуйя!

По молодости я считал, что цинизм — это бич нашего времени. Поэтому моим самым любимым развлечением было неистовым и пылающим идеализмом облить, словно грязью, целое застолье убежденных нигилистов. Это все равно что драться с ветряными мельницами, но скандалы получались что надо. Обычно я приберегал это дело на десерт, поскольку знал, что меня тут же выставят вон, — мой энтузиазм их утомлял. Потому что я отваживался будить мальчишку-утописта, который прятался в их ларчиках Пандоры, на самом дне, под всем скопищем человеческих пороков, — я вел себя бестактно. Несмотря на всю свою бестактность, я никогда не допускал, что любовные отношения, какими бы крепкими они ни были, могут выдержать проверку временем. Я верю в чудеса, но всему есть предел.

И вот тут-то она и начала бегать по моей улице.

Двенадцать лет безоблачного счастья, легкие наполнены газом, который легче воздуха, знакомый и неповторимый шум в ушах, раскаты ее смеха.

Как я верил во все это!

Идиот.

Я был легковернее девчонки-подростка, которая, сидя на заднем сиденье кабриолета с откидным верхом, свято верит, что ее привезли полюбоваться на звезды.

Я верил ей. На моем месте и вы бы поверили. Неподражаемая двойная игра, совершенное владение искусством лжи, неподражаемое мастерство перевоплощения — любой смертный бросится в такой омут с головой, забыв про глубиномер. Моя бездна оказалась двенадцать метров глубиной плюс-минус несколько недель. Я понял, что у нее есть дно, только больно стукнувшись об него головой.

Если двенадцать лет в одной кровати ни на волос не умаляют взаимного желания…

Аллилуйя!

До последнего дня она была единственной героиней моих эротических фантазий.

Я торчал всякий раз, как видел ее голой перед собой.

Я никогда ей не изменял.

Я мужской идеал неоспоримого большинства женщин на нашей планете.

Полюбуйтесь, что я за это получил.

Прыжок ласточкой с самой высокой вышки в бассейн с уровнем воды в тридцать сантиметров. Это даст вам приблизительное представление о силе удара. Сравнение Питера Пена, конечно, немного преувеличено, но это объясняется тем, что он еще девственник.

41

Сегодня вечером в мое провансальское рагу неожиданно спланировал бумажный самолетик. Я решил проверить, есть ли уцелевшие среди пилотов, но кабина была пуста. По прозрачным исписанным крыльям я понял, что это почтовый самолет. Он принес мне послание. Поэтому я начал с употребления рагу, зная по опыту, что чтение этого письма рискует надолго испортить мне аппетит.

Я и не подозревал, до какой степени я был прав.

У меня не только напрочь пропал аппетит, но я не уверен, насколько долго мне еще удастся продержать рагу в том месте, где оно сейчас находится.

«Твоя мать скоро подохнет как собака, захлебнувшись в крови твоего папочки. Что ты скажешь на это, сукин сын?»

О, я… Да, собственно, ничего. Мне, собственно, нечего сказать. Нет, есть. Я умоляю тебя прикончить меня как можно скорее. Но, похоже, моя агония так тебя забавляет, что ты вряд ли на это согласишься. Я как конь, раненный на скачках с препятствиями. Я знаю только одну бестию, которая может любоваться на это зрелище, не моргнув и глазом. Ноги, бегущие на одном месте, как в японской игре. Ноздри, дрожащие от ужаса приближающейся смерти. Ты единственная способна посмеяться над этим.

Ты вообще единственная такая.

Я тщетно стараюсь обнаружить в своем туманном прошлом хоть сколько-нибудь обидное замечание, сказанное невзначай, взгляд, хоть на секунду засмотревшийся на изгибы тела, оказавшегося не твоим, хоть один неуважительный или оскорбительный поступок — ничего, что могло бы стать причиной столь тщательно продуманного проклятия. Я невинен перед тобой, как овечка. Я невиновен в буквальном смысле слова до кончиков ногтей, с головы до ног… Я оставляю на ваше усмотрение составление списка крылатых выражений на эту тему. Потому что Питер Пен запретил мне использовать штампы в моей речи: он верит, что я писатель, а я не хочу его разочаровывать. Я-то представляю себя абсолютно невиновным, но ведь за что-то она меня так ненавидит! Ненависть не вспыхивает на пустом месте. Она покоится на каких-то реальных, ощутимых основаниях. Она, как правило, тянет за собой некую длинную предысторию, в которой есть место первому разочарованию, которое ее породило и переросло в устойчивое отвращение. Эти разочарования потом являются мотивами, источниками и причинами самой ненависти, на которых стоит мир. Честно говоря, без них мир был бы просто необитаем. Никто не ненавидит никого просто так, с бухты-барахты! Я допустил какую-то ошибку, какую-то роковую неловкость, бестактность, и я должен ее найти. Я не хочу мотать срок как невинно осужденный за здорово живешь. Мне просто необходимо чувство вины. Я хочу понести наказание за реальное нарушение, каким бы ничтожным оно ни было. Мне много не надо, просто воспоминание о пропущенном свидании, неудачно доставленном оргазме. Да тут что угодно подойдет. Какая угодно мелочь способна вернуть смысл этому безумию. А вот дальше вы мне точно не поверите, когда я откровенно признаюсь, что не припоминаю за собой ничего такого. Я не подал ей ни одного повода к разочарованию.