Читать книгу "Пинбол - Ежи Косински"

— Подожди-ка, — нетерпеливо перебила Андреа. — Ты говоришь о руководителе корпорации. Какое отношение он имеет к музыке Годдара?

Домострой медленно нагнулся и, вдыхая ее терпкий запах, потерся одной щекой о внутреннюю сторону ее бедра, твердого и прохладного, и прижался другой к бритому холмику, пухлому, манящему и трепещущему.

— Либерзон был не только президентом "Коламбия Рекордз Мастерворкс", но еще и талантливым композитором, — тихо сказал он. — Я потратил кучу времени, чтобы прослушать все его сочинения, а написал он немало: музыку к постановке "Алисы в стране чудес", балет, сюиту для струнного оркестра, симфонию, музыку на три китайских стихотворения для смешанных голосов, сюиту для двадцати инструментов, пьесу под названием "Жалобы молодежи", еще одну — "Девять мелодий для рояля", квинтет, множество песен на стихи Эзры Паунда, Джеймса Джойса и других. Я даже перечитал его роман "Трое для спальни С". В экранизации играет Глория Свенсон.

— Ближе к делу! — воскликнула Андреа, подаваясь назад и сжимая любовника своими идеально округлыми и безупречно гладкими икрами.

— Дело в том, что Годдар парафразировал целую часть одного из произведений Либерзона.

— Велика важность, — протянула она. — Все так делают. Я как раз недавно читала, что Шопен не только без зазрения совести перерабатывал мелодии из польской народной музыки, но однажды парафразировал в своих «Фантазиях» экспромт Мошелеса, который по случайности был опубликован под одной обложкой с ноктюрнами великого поляка. Шопен настолько стеснялся этого заимствования, что в течение двадцати лет отказывался переиздавать свой шедевр. Собственно, художник всегда преобразует уже существующие формы, мотивы, техники, создавая новый синтез, — продолжала она свою лекцию, — а Годдар всего лишь воспользовался одним музыкальным пассажем услышанной где-то пьесы! — Андреа была разочарована. — Этого совершенно недостаточно для далеко идущих выводов.

— Согласен, этого недостаточно, — сказал он, целуя подругу; язык Домостроя жадно исследовал впадины и выпуклости ее тела.

Его прикосновения заставили девушку затрепетать, дыхание ее участилось; закрыв глаза, она мотала головой и извивалась всем телом.

Он прервал свои ласки и вкрадчиво произнес:

— Есть и другая ниточка. Угадай, как звали Либерзона.

— Зачем? — она уперлась руками в его плечи и замерла.

— Просто угадай.

— Виктор. Нет, подожди: Гектор.

— Не угадала.

— Да какое отношение имеет ко всему этому имя Либерзона?

— Самое прямое, — изрек Домострой, — потому что его звали Годдар.

Откинув волосы с лица, она резко села.

— Что?

— Годдар Либерзон. — Он смотрел на нее, не отрываясь.

— Это невероятно. Может быть, совпадение?

— Совпадение? Сначала имя Либерзона, потом его музыка! Здесь связь, а не совпадение. — Домострой помолчал. — Но какая тут может быть связь? Когда Годдар Либерзон был в зените славы, наш Годдар, надо полагать, как и ты, заканчивал среднюю школу.

Она задумалась.

— Ты сказал, что Годдар заимствовал темы у двух композиторов. Один из них Либерзон. А второго ты вычислил?

— Пока нет, — сказал Домострой.

Несколько дней спустя Андреа спросила:

— Ты нашел другую тему, которой, как тебе кажется, воспользовался Годдар?

— Сначала я никак не мог определить ни композитора, ни пьесы. С ней связано нечто светлое и хрупкое, несколько старомодное, в духе русских романтиков конца девятнадцатого века: Бородина, Балакирева, Мусоргского. Хотя у меня было такое странное чувство, что я когда-то слышал эту пьесу, причем в исполнении самого автора, а значит, она написана гораздо позже. И тут меня осенило. Годдар позаимствовал этот мотив у Бориса Прегеля, еще одного известного мне композитора.

— Борис Прегель? Я ничего не слышала ни о нем, ни о его работах.

— Сейчас уже не его время. Прегель родился в России и в шесть лет начал играть под руководством своей матери, превосходной пианистки и певицы. Позже он занимался музыкой в Одесской консерватории, затем неожиданно увлекся наукой и сбежал на Запад — во Францию. Оттуда перебрался в Соединенные Штаты. Подобно Либерзону, Прегель получил известность не благодаря своей музыке, а прежде всего как выдающийся изобретатель и эксперт в области атомной энергетики. К тому же он оказался чрезвычайно удачливым предпринимателем, торговал ураном и другими радиоактивными веществами. За свои достижения и заслуги перед человечеством Прегель удостоился кресла президента Нью-Йоркской Академии наук и такого количества наград, что по этой части он не уступает ни де Голлю, ни Эйзенхауэру или Папе Римскому.

— А как насчет его музыки? — поинтересовалась Андреа.

— Она превосходна, — сказал Домострой. — В традициях русского романтизма. Его "Романтическая сюита", фантазия ре-бемоль и многие другие произведения исполнялись в Америке и Европе Римским и Миланским симфоническими оркестрами под управлением Д'Артеги. — Домострой помолчал, затем произнес: — Вот ведь никогда не знаешь, что всплывет в памяти. Я совершенно забыл, что дирижер Д'Артега выступал еще и в качестве актера. Он играл Чайковского в фильме "Карнеги-холл".

— Похоже, ты в курсе всех пикантных подробностей из мира музыки! — отозвалась пораженная Андреа.

— Подожди, скоро сама будешь знать не меньше. Вот, к примеру, Борис Прегель, он, так же как Либерзон, писал песни на стихи знаменитых поэтов.

Он замолчал и задумался.

— Хотел бы я знать еще одну пикантную подробность: как же так случилось, что Годдар использовал мотивы обоих, и Годдара Либерзона, и Бориса Прегеля? Не понимаю, какая тут связь.

— Может, ему просто нравится их музыка, — предположила Андреа.

— И все же, какое совпадение! Даже при жизни Прегель и Либерзон не пользовались широкой известностью. Мало кто знаком с их произведениями. Не удивлюсь, если окажется, что семья нашего Годдара была как-то связана с ними. Как мог Годдар узнать обоих, Либерзона и Прегеля?

— Да почему бы и нет?! — воскликнула Андреа. — Годдар, к примеру, мог быть младшим компаньоном в фирме сначала у одного из них, потом — у другого. Вот тебе и связь!

— Сомневаюсь. И прежде всего потому, что Либерзона и Прегеля вряд ли можно назвать типичными менеджерами. Оба они были художниками и интеллектуалами, людьми глубоко и разносторонне образованными, к тому же публичными.

— Не думаешь ли ты, что в каком-то смысле Годдар такой же. как они?

— Конечно нет. Те были искусными и талантливыми музыкантами. А наш Годдар, несмотря на то, что говорят о нем критики, не обладает истинным пониманием фортепиано; музыка у него простая и плоская, никакой глубины; его обращение с ритмом, гармонией и мелодией — не более чем синтезированная мешанина. По-моему, он и певец никудышный: голос у него такой же заурядный, как и репертуар. Ему не хватает силы голоса, так что он полностью полагается на электронные средства.