Читать книгу "История одного замужества - Валерия Вербинина"

– Меня интересует именно ваше впечатление.

Серж вздохнул.

– Оно будет неоригинальным. Евгения Викторовна была слабой женщиной, а Ободовский этим пользовался.

– Слабой? – поднял брови Игнатов.

– Да, а что именно вас удивляет? Актриса с ее данными сначала «кокетт», потом «гранд-кокетт»[5], но время идет, и от «гранд-кокетт» ей уже рукой подать до ролей маменек. – Серж промолчал. – Евгения Викторовна не хотела играть маменек. Категорически. Она хотела всегда оставаться молодой и красивой. Если бы мы находились в сказке, а она бы была королевой, она бы повелела уничтожить все зеркала, чтобы они не напоминали о ее возрасте. Ну, а этот актер, он говорил ей комплименты. Он делал вид, что… что ее желания выглядеть молодой достаточно, чтобы в самом деле оставаться молодой. И, конечно, он поступал так не потому, что искренне ее любил. Ему это было выгодно, понимаете?

– Понимаю, – кивнул Иван Иванович и потянулся за вещественным доказательством, чтобы предъявить его свидетелю. – Выстрел был произведен из этого револьвера. Скажите, вам он когда-либо попадался на глаза?

Серж покачал головой.

– Нет.

– Вам известно, было ли у Евгении Викторовны оружие?

– Если и было, я ничего об этом не знаю.

– В последнее время она жаловалась на кого-нибудь?

– Нет.

– С кем-нибудь ссорилась? Кто-нибудь ей угрожал?

– Не угрожал, а ссорилась – не более, чем обычно.

– То есть ссоры все же имели место?

– Привычные ссоры, скажем так.

– Привычные?

– Ну… Она полжизни провела на сцене. Понимаете, там, где в каждом акте выяснение отношений или какое-нибудь открытие незаконного сына, не знаю… всякие такие драматические моменты… А в жизни ей было скучно, понимаете? Ведь ничего такого не было… Вот она и создавала конфликты из ничего, просто потому, что ей было скучно. Но Анатолий Иванович и Поль отлично понимали, что это все как бы игра.

– Вот как?

– Да. Правда, иногда она все же перегибала палку. Она все время упрекала Поля, что он сутулится, и обещала, что у него вырастет горб. Это было глупо, потому что он сутулится, только когда что-то пишет, и то не сильно. Потом, ей казалось, что он не имеет успеха у девушек, и она говорила, что он слишком застенчивый и так нельзя. Мол, посмотри на Сержа, как он с Натали… то есть… – Он запнулся. – Наверное, я вам лишнее говорю…

– Вовсе нет. Скажите, а как Анатолий Иванович относился к тому, что его жена даже не стремится скрыть свою связь с Ободовским?

– Сказать вам правду? – Серж вздохнул. – Так вот, если бы мы были на краю света… в каком-нибудь медвежьем углу, и Анатолий Иванович был уверен, что правосудие до него не дотянется… в общем, я не позавидовал бы Ободовскому. Но так как за убийство полагается каторга, Анатолию Ивановичу приходилось терпеть.

Однако любопытная выходит картина, помыслил следователь. По крайней мере, в изложении этого жизнерадостного молодого человека со светлыми глазами…

– Еще один вопрос. Когда вы были вчера в гостях у Ергольского, вы не обратили внимания, мог ли слышать его истории об убийствах кто-то еще? Прислуга, или какие-нибудь посторонние в саду…

– Я не помню ни прислуги, ни посторонних в саду, – отозвался Серж твердо. – Я подходил к окну, чтобы выпустить бабочку, и выглядывал в сад. Точно помню, что никого там не было.

Значит, младший Колбасин не успел предупредить друга насчет своей выдумки и попросить, чтобы Серж ее поддержал. Ну что ж… Павел скажет, что таинственный силуэт возник уже после того, как Серж вернулся на место, и будет настаивать на своем. И как тогда вывести его на чистую воду? Ведь самое неприятное в делах об убийстве – такая вот простая, но логически неуязвимая ложь, когда любому ясно, что свидетель врет или покрывает кого-то, но доказать это попросту невозможно…

Стоп, с какой стати он, Иван Иванович Игнатов, считающий себя неглупым человеком – и, кстати, являющийся таковым – будет раньше времени сдаваться? Раз Павел придумал эту ерунду о постороннем в саду, значит, он знает, кто убийца. Стал бы он так рисковать из-за Ободовского? Само собой, нет. Серж, судя по всему, отпадает, потому что был с Натали (хотя это еще надо проверить). Получается, сыну известно, что убийство совершил отец.

Но зачем? Зачем Анатолию Ивановичу Колбасину убивать свою жену? И где он сумел так быстро достать нужный реквизит – пардон, орудие убийства, дамский револьвер? И зачем обставлять убийство ровно так, как нафантазировал вчера неугомонный писатель? Какой в этом толк?

Чтобы в случае, если дело обернется скверно, попытаться обвинить во всем Матвея Ильича? Но у Ергольского нет не то что мотива, а даже тени мотива…

Окончательно запутавшись, Игнатов все-таки отпустил Сержа и попросил Франца Густавовича, во-первых, принести холодного питья, а во-вторых, доставить к нему горничную убитой.

Дуняша Фролова оказалась маленькой, веснушчатой, смышленой на вид тараторкой двадцати с небольшим лет. Она тотчас засыпала следователя вопросами: правда ли, что хозяйку убили? Какой ужас! И кто же мог это сотворить?

– А вы сами как думаете, Дуняша? – спросил Игнатов.

Но, если верить ее словам, горничная сама терялась в догадках. Конечно, мужья убивают своих жен – иногда; конечно, любовники убивают своих любовниц, но опять-таки нечасто. На выражение данной мысли Дуняша потратила несколько минут, несколько сотен слов и с десяток самых убедительных примеров, после чего, отдышавшись, воззрилась на Игнатова с выжидательной улыбкой.

– А Павел Анатольевич? – осведомился следователь, отчаявшийся укротить этот словесный поток.

Павел Анатольевич? Да что вы! Никогда. И она снова затараторила, перечисляя какие-то домашние случаи, показывавшие, как младший Колбасин любит мать и о ней заботится.

Последний раз Дуняша, как и все, видела хозяйку после завтрака, когда та пеняла ей на то, что какая-то оборка на платье неправильно выглажена и топорщится. Что сама Дуняша делала после этого? Горничная порозовела и стала говорить, что у нее и в мыслях не было ничего плохого. Из дальнейшей беседы выяснилось, что она была в деревне, болтала с деревенскими. Иван Иванович не сомневался, что они перемыли косточки всем, включая кухарку, про которую Дуняша сказала, что та «задирает нос».

Нет, Дуняша не видела возле дома никого подозрительного, и посторонних она тоже не замечала.

В одном важном пункте Дуняша тоже была категорична: никаких револьвертов у хозяйки отродясь не водилось, и оружия она у себя не держала. Вот пудры всякие, помады, притирания… их, конечно, никак нельзя отнести к оружию, разве что в переносном смысле…

– Скажи-ка мне вот что: может быть, твоей хозяйке кто-нибудь угрожал? Ты ничего такого не замечала? Никаких подозрительных писем она не получала?