Читать книгу "Чертовски весело - Марина Серова"

Я открыла свой шкаф и выбрала нужные мне для маскировки вещи: мужские брюки – сама покупала для подобных случаев и неоднократно уже пользовалась – и свой черный растянутый свитер.

То, что надо: брюки свободные, скрывают бедра; свитер растянутый, скрывает грудь.

Еще макияж… Вот так. С верхней полочки шкафа я достала парик – черные с сединой короткие волосы – и фальшивую бороду. Приспособив все это, я посмотрелась в зеркало – отлично. Представительный мужчина, немолодой, кстати, – я добавила себе морщинок с помощью грима. Волевой подбородок – я немного выпятила нижнюю челюсть.

Все. Мужская осанка, голос, манеры и походка отработаны уже давно.

А теперь – самое главное. Из потайного отделения шкафа я достала удостоверение оперуполномоченного МВД. Сличила фотографию на удостоверении с отражением в зеркале – ну, почти. Добавила еще немного морщинок и утолщила брови.

Теперь – тютелька в тютельку.

Ну, Григорьева я будить не буду, пускай, бедолага, отдохнет. А вот записку ему, что я скоро буду, оставить надо. И тете еще записку, вдруг она приедет неожиданно, пусть не удивляется присутствию незнакомого, да еще спящего мужчины.

* * *

Адрес Юлии Львовны Новичковой я узнала легко и просто – по справочной, просто по телефону позвонила. Ага, улица Чапаева, дом семь, квартира девятнадцать. Недалеко, кстати, отсюда. Я и добралась быстро – на автобусе две остановки.

Так, номер девятнадцать. Я позвонила и тотчас же услышала за дверью торопливые шаги. Дома, значит. Ну и хорошо, что дома.

Насколько я помню, Юлия Львовна – женщина слабая, нервишки у нее некрепкие. Так что будем брать на понт.

– Кто там? – несмелый такой голосок. Не ждет, наверное, никого.

– Оперуполномоченный Кутузов, – пробасила я, вспомнив фамилию в моем удостоверении.

– Какой еще Кутузов?

– Михаил Илларионович, – по-ментовски сострила я, – открывайте!

Она открыла.

Я прошла в прихожую.

Юлия Львовна Новичкова робко шагнула назад, в комнату.

– Юлия Львовна Новичкова? – спросила я.

– Да… – она еще шагнула, и я прошла за ней в единственную комнату. Однокомнатная была квартира.

Юлия Львовна, запахнув на груди старенький халатик, опустилась на старенький продавленный диван. Я отодвинула на середину небольшой комнаты стул и села напротив нее. Достала и предъявила свое удостоверение. Всегда забываю, что это нужно делать в самом начале общения с объектом.

– Так, – почесав в бороде, проговорила я, – сами расскажете, или мне вам помочь?

– Что… рассказывать-то? – в страхе разинула рот Юлия Львовна.

– Значит, помочь? – коварно предложила я. – Тогда уже чистосердечного признания не получится.

– А… в чем признание? В… чем… п-п… – совсем зашлась от испуга Юлия Львовна.

Ну ладно. Тайм-аут. Дадим гражданке Новичковой передышку. А то она, чего доброго, обделается еще со страху.

Я медленно закурила. Юлия Львовна метнулась на кухню и принесла оттуда чистую пепельницу. Так. Она же не курит, по-моему. И живет одна. Откуда, спрашивается, пепельница?

– Вы одна живете? – смягчив немного голос, спросила я.

– Одна…

– И не курите, – утвердительно проговорила я. – Откуда у вас в доме пепельница?

– Так, – Юлия Львовна почти успокоилась, по крайней мере, не обмирала от ужаса, и говорила более или менее отчетливо, – для гостей или… кто зайдет…

– И часто к вам гости заходят?

– Н-не очень, – искренне, по-моему, призналась она.

Да и легко поверить, что нечасто. Я с минуту помолчала – курила. Ждала, пока Юлия Львовна забеспокоится, зачем все-таки к ней опер пришел?

– А… Зачем вы пришли? – спросила, наконец, она. – По какому делу?

– По делу вашего мужа, – честно ответила я, – в сущности, пришел я… для очистки совести, проверить. А все показания вашего мужа на вас уже запротоколированы и подписаны. Так что… – Юлия Львовна заметно задрожала, – можете выглянуть в окно, там «воронок» уже стоит. Я просто подумал, что удобнее для вас первый допрос устроить, так сказать, в домашней обстановке – нервов меньше и все такое. А потом поедем, – добавила я и снова почесала в бороде – кожа от клея чесалась неимоверно.

Как я и думала, Новичкова к окну подходить и на «воронок», якобы за ней приехавший, смотреть не стала. Ей, наверное, и просто с дивана подняться трудно было.

– А в чем я… обвиняюсь? – выговорила она.

– Знаете, как мы поступим, Юлия Львовна, – ушла я от прямого ответа, чтобы сразу карты свои не раскрывать, – вы сами расскажете мне о своем… проступке, а я запротоколирую ваш рассказ как чистосердечное признание. И плюс еще – добровольная помощь следствию, – великодушно добавила я.

Тут Новичкова задумалась.

Ого, кажется, клюнула она на мой блеф! Ну, если это она взяла документы, то сейчас все выложит. Может быть, не все сразу, но в каком-то эпизоде этого дела признается. Или на кого-нибудь свалит.

Я терпеливо ждала. Юлия Львовна несколько минут – я давно докурила сигарету – сидела совершенно неподвижно. И вдруг:

– Да что же он?.. – зарыдала она. – Посадить меня захотел? А из-за чего? Из-за дерьма какого-то! – Она зарыдала сильнее и ничего из-за слез сказать не могла.

Вот еще новости.

Я терпеливо ждала. «Из-за дерьма какого-то!» Это она про документы – «дерьмо»? Ничего себе «дерьмо» – бедный Григорьев все имущество свое продал, чтобы расходы оплатить. А она – «дерьмо»… Сама ты, Юлия Львовна…

– Поподробней, пожалуйста, – попросила я Новичкову.

– Да чего подробнее… – всхлипнула она. – Я пришла вчера к нему… Надо мне было прийти.

– Зачем? – прервала ее я.

– Ну, надо было…

«Надо»… Заставлял ее кто, что ли?

– Ну, вот… все так хорошо начиналось, – продолжала Юлия Львовна, – мы вспомнили нашу жизнь… ту еще жизнь… Когда женаты были. Как познакомились, вспомнили… Потом Саша пошел… стол, по-моему, накрывать пошел. А я в сервант заглянула, мне салфетка понадобилась – я плакала, и тушь у меня…

В сервант! Вот оно! Наконец-то я на правильном пути!

– Я взяла салфетку. Потом смотрю – шкатулка на серванте, – услышала я дальше, – шкатулка, а в шкатулке бумажки какие-то. А на бумажках брошь бриллиантовая лежит. Саша мне ее в день свадьбы подарил. Ну, я брошь и взяла… А теперь…

Я закусила свою фальшивую бороду.

– А бумажки?

– Какие бумажки?

– Да на которых брошь лежала! – заорала я.