Читать книгу "Еврейский бог в Париже - Михаил Левитин"

Рачковский молчит.

Кажется, я вас очень расстроил. И не известно — кому из нас хуже приходится в эту минуту. Да, я хочу сказать, что убийство Сергея Александровича — дело рук все того же вашего агента, руководителя нашей боевой дружины по фамилии… Он, как пианист, сразу играет на двух роялях, роскошно, понимаете? Оплачивает свои услуги вам нашей кровью, нам — вашей. Это монстр, вы понимаете? А сейчас он готовится убить государя, и убьет, не без вашей помощи, разумеется.

Рачковский молчит.

Боюсь, что я причинил вам боль. Теперь вы лучше знаете, что я сам чувствую. Продолжайте молчать, пожалуйста. Но если в вас есть хоть что-то человеческое, ответьте мне хоть каким-нибудь движением. Глаза прикройте, все, что сочтете нужным, ведь все, что я сейчас сказал, сущая правда, я готов даже оставить вам бумаги, вот портфель, берите, берите. Я позволяю вам даже выдать меня. Я оставлю портфель рядом с вами, назову фамилию и сразу уйду. Это Азеф, да? (Рачковский молчит.) Евно Азеф, да? Неужели не он? Я ошибся? Инженер Евно Азеф, да?

Рачковский прикрывает глаза.

Спасибо.

Уходит. Рачковский остается сидеть неподвижно с закрытыми глазами.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

На конспиративной квартире. Темно. Слышно, как в квартиру вошел кто-то, возится, стонет. Это Азеф.

Азеф. Они меня убить хотели, эти суки! В темной подворотне, как собаку! Меня! Азефа! Без суда и следствия! Я им душу продал, мерзавцам, а они меня… Стоп! Кто — они? Наши? Кто — наши? Люди Рачковского или комитет? Комитет — невозможно, меня бы предупредили, да и Савинков не даст. Пролить кровь Азефа! И это в те дни, когда я просто вышел на царя, мне пукнуть осталось, и царя нет! А они в подворотне, как собаку! Мне кажется, я слабею, и под лопаткой жжет. Изойду кровью и сдохну, будете знать! Где Азеф? Нет Азефа! Не дождетесь, это в мои планы не входило. Зарезать в подворотне! Руководителя боевой организации! Неужели Рачковский? Зачем? Мы же обо всем договорились! Может, просто грабители? Но кошелек при мне. Погромщики? Увидели еврея и… Возможно, очень возможно, это их почерк — в подворотне. Фу, до чего же под лопаткой жжет! Хорошо, что я тулуп надел. Ну, если они хоть каплю моей крови пролили! Если это Рачковский, я явлюсь и такого шума наделаю, мало не покажется, комитет разоблачу к чертовой матери, обвиню в страхе перед боевой организацией, надо свет зажечь, вряд ли они за мной пошли, взглянуть, что там, под лопаткой, а зеркала в этой проклятой комнате, кажется, нет.

Голос. Зеркала нет.

Азеф. Кто сказал? Матросов!

Голос. Это я, Давид, ваш брат.

Азеф. Какой еще, к черту, брат? У меня брат маленький.

Давид. А я вырос, я — Давид, ваш брат.

Азеф зажигает свет, видит мальчика, бросается на него.

Азеф. Это ты, собака? Шел за мной? Добить меня хочешь?

Давид. Я ничего не сделал, отпустите меня, я — Давид, ваш брат!

Азеф. Какой еще Давид? Откуда ты взялся, подонок?

Давид. Я увидел вас в городе, вы ехали на извозчике, с дамой, такой красивой полной дамой, а потом пропали, я вас снова нашел, вы снова ехали, но один, без дамы. Вы сошли недалеко от этого дома и пошли дворами, я побоялся вас окликнуть, я запомнил подъезд и квартиру, но все еще не решался, не знал, могу ли я вас потревожить, я долго ходил по городу, а потом вернулся сюда, позвонил, мне открыли, я сказал, что я ваш младший брат, Давид.

Азеф. Лилия Михайловна открыла?

Давид. Какая-то женщина.

Азеф. И впустила тебя?

Давид. Я сказал, что я ваш брат.

Азеф. Неправдоподобно! Ну и конспирация! На слово верят, какой-то Давид… А ты не врешь?

Давид. Нет.

Азеф. Откуда ты взялся?.. Я тебя не помню.

Давид. Я маленький был, а теперь вырос и приехал.

Азеф. Давид, Давид… Ты всегда какой-то жалконький был и сейчас жалконький. Помоги мне снять тулуп. Осторожней, жжет что-то, как бы легкое не проткнули! Теперь рубаху. Не торопись!

Давид вскрикивает.

Что ты пугаешь меня, что ты там видишь?

Давид. Кровь.

Азеф. Где? Под лопаткой? Много?

Давид. Пятнышко.

Азеф. Какое еще пятнышко, там должно быть много, я чувствую!

Давид. Одно только пятнышко.

Азеф. Ты пристальней смотри, родственник.

Давид. Я смотрю.

Азеф. Тулуп спас! Хороший тулуп, у немца купил в Дортмунде, немцы плохого не сошьют, немцы, если шьют! Как мама, Давид?

Давид. Умерла.

Азеф. Врешь!

Давид. Умерла.

Азеф. И ты молчал? Не мог мне сообщить об этом сразу? Почему ты мне сразу не сказал?

Давид плачет.

Когда? Что случилось? Я заезжал пять лет назад, на несколько минут, она была совершенно здорова, она рассказала мне, как ткнула погромщика в зубы и он упал! Как она умерла?

Давид. Сразу. Упала рядом с домом и умерла.

Азеф. Мама, мамочка! Легкая смерть, она совсем не видела жизни, я был плохим сыном, хотя деньги я вам слал, вы получали мои деньги?

Давид. Спасибо.

Азеф. Ах, мамочка, мамочка, не дал я ей счастья, не сумел, все высосали из меня, проклятые! Откуда ты узнал, что я в Петербурге?

Давид. А где вам еще быть? Вы — большой человек.

Азеф. Кто тебе сказал? Я собака, на меня можно напасть в подворотне и зарезать. Там в тумбочке водка. Смочи и сотри кровь платком.

Давид исполняет.

Кровь течет? Много вытекло?

Давид. Ничего не осталось. Царапина.

Азеф. Я их убью. Разыщу и убью. А потом мы с тобой убьем царя. Ты царя убить хочешь?

Давид. Я никого убивать не хочу.

Азеф. Ах ты, паинька! И того, кто придет в твой дом с погромом, тоже?

Давид. Я инженером стать хочу. Как вы. Чтобы мной все гордились. И тетя Слава, и дядя Мендель, и тетя Рахиль.

Азеф. Что, они все живы?

Давид. Живы.

Азеф. Мендель все еще халву делает?

Давид. Да. Я вез немного, но по дороге все съел.

Азеф. Без гостинца приехал? Так ты брата любишь?