Читать книгу "Через месяц, через год - Франсуаза Саган"

Через полчаса она подошла к Жолио, тот пил джин с тоником. Беатрис, в восторге от такого разумного выбора, всплеснула руками и заказала себе то же самое. Она пила джин через соломинку, время от времени поднимая свои темные глаза на Жолио.

Жолио почувствовал прилив нежности. Как мила она со своим притворством, со своими мелкими, но бешеными амбициями! Как забавна ее жажда успеха в этом огромном цирке нашего бытия! Он ощущал себя человеком, мыслящим глобально.

– Какая суетность, дорогая Беатрис, все наши усилия в последнее время…

Жолио начал длинный монолог. Он обожал это; минут десять что-нибудь объяснял ей, она внимательно слушала, затем резюмировала все сказанное в одной короткой, разумной и банальной фразе, чтобы показать ему, что она все правильно поняла. «В конце концов, если она способна это резюмировать, значит, у всего сказанного есть резюме». И, как всякий раз, когда он напарывался на собственную посредственность, он странным образом испытывал бурную радость.

– Да, это совершенно верно, – сказала наконец Беатрис. – Мы мало что из себя представляем. К счастью, мы частенько не осознаем этого. Иначе вообще ничего бы не сделали.

– Именно, – ликовал Жолио. – Вы – само совершенство, Беатрис.

Он поцеловал ей руку. Она приняла решение объясниться с ним. Либо он ее хочет, либо он педераст! Третий вариант для мужчин у Беатрис не предусматривался.

– Андре, знаете ли вы, что на ваш счет ходят сомнительные слухи? Я говорю это вам как друг.

– Сомнительные слухи насчет чего?

– Насчет, – она понизила голос, – насчет ваших нравов.

Жолио расхохотался.

– И вы им верите? Беатрис, дорогая, как же мне разубедить вас?

Он издевался над ней, и она мгновенно поняла это. Они уставились друг на друга, и он поднял руку, словно хотел предупредить взрыв эмоций.

– Вы очень красивы и очень желанны. И я надеюсь, что в скором будущем вы позволите мне высказать это не так кратко.

Она королевским жестом протянула ему руку над столом, и он приложил к ней свои смеющиеся губы. Нет, в самом деле, он обожал свою профессию.

Глава 10

И вот наконец настал вечер генеральной репетиции. Беатрис, стоя у себя в гримерной, смотрела в зеркало на убранную в парчу незнакомку; смотрела в растерянности. Именно эта незнакомка должна была решить ее судьбу. До Беатрис уже долетал глухой шум зрительного зала, но она словно оледенела. Ждала страха перед выходом на сцену, а его все не было. А ведь хороших актеров он непременно посещает, Беатрис это знала. Но она могла только смотреть на себя в зеркало и, не шевелясь, машинально повторять первую фразу своей роли:

«Опять он! Разве не довольно того, что я уже удостоилась его милостей?..»

С ней по-прежнему ничего не происходило. Только руки стали немного влажными, и все казалось ей какой-то абсурдной нелепостью. Она боролась, так долго ждала этой минуты. Она должна преуспеть; Беатрис взяла себя в руки, поправила прядь волос на лбу.

– Вы обворожительны!

Улыбающийся Жолио в смокинге только что открыл дверь. Он подошел к Беатрис.

– Какая досада, что нас призывает долг. Я бы с удовольствием пошел с вами куда-нибудь танцевать.

Долг!.. В открытую дверь ворвался шум, и Беатрис вдруг поняла: «они» ждали ее. Сейчас все их взгляды устремятся на нее, взгляды всех этих кровожадных, назойливых и болтливых людей. Ей стало страшно, она сжала руку Жолио. Хоть он и соучастник, сейчас он оставит ее одну. На секунду Беатрис возненавидела его.

– Пора спускаться, – сказал он.

Он так выстроил первую сцену, что при поднятии занавеса она должна была стоять к публике спиной, опершись о пианино, и повернуться только на второй реплике партнерши. Он хорошо знал, зачем ему нужна была эта мизансцена: сам он будет стоять за кулисами и увидит выражение лица Беатрис, когда за ее спиной поднимут занавес. Ее лицо волновало его больше, чем судьба спектакля. Что будет делать это животное – Беатрис? Жолио поставил ее возле пианино и занял свое место.

Раздались три удара. Беатрис услышала шуршание занавеса. Она смотрела на нарочно оставленную складку на салфетке, лежавшей на пианино. Теперь «они» видели ее. Она протянула руку и расправила складку. А потом кто-то, а не она сама, как ей показалось, обернулся:

– Опять он! Разве не довольно того, что я уже удостоилась его милостей?

С этим было покончено. Беатрис пошла через сцену. Она забыла, что актер, устремившийся ей навстречу, – ее заклятый враг, потому что его роль была такой же важной, как и ее; она забыла, что он педераст. Она будет любить его, ей надо нравиться ему, для нее он – сама любовь. Беатрис даже не видела темной массы, дышавшей справа от нее, она наконец-то жила.

Жолио видел инцидент с салфеткой. На секунду у него мелькнуло предчувствие, что Беатрис когда-нибудь заставит его страдать. Потом, в конце первого акта, когда загремели аплодисменты, она подошла к нему, целая и невредимая, во всеоружии, и он улыбнулся.

Это был триумф. Жозе была в восторге, она всегда относилась к Беатрис с веселой симпатией. Она вопросительно поглядела на Эдуара, сидевшего справа от нее. Он, казалось, был не очень взволнован.

– Вообще-то я больше люблю кино, – сказал Жак, – но это совсем неплохо.

Жозе улыбнулась ему; он взял ее за руку, и она, хоть и ненавидела какие бы то ни было проявления чувств на публике, руки не отняла. Они не виделись две недели, потому что ей пришлось съездить к родителям в Марокко. Встретились только сегодня – после занятий он зашел за ней к друзьям. Было очень тепло, Жозе сидела возле раскрытой балконной двери; она издали увидела, как Жак, бросив пальто у входа, устремился в гостиную. Она даже не пошевелилась, только почувствовала, что не может не улыбаться, губы ее сами раздвигались в улыбке; заметив ее, он тоже остановился с такой же, почти мучительной, улыбкой. Потом он приблизился к ней, но не успел он сделать и трех шагов, оставшихся между ними, как она поняла, что любит его. Большого, чуть глуповатого, неистового. Когда он торопливо обнял ее – там ведь были посторонние, – она провела рукой по его рыжим волосам, думая только об одном: «Я люблю его, он любит меня, это невероятно». И только тогда очень осторожно начала дышать.

– Ален, кажется, вот-вот уснет, – сказал Эдуар.

Малиграсс, три месяца не видевший Беатрис, дрожа, пришел в театр посмотреть на нее и теперь сидел и впрямь окаменевший. Эта красивая незнакомка, которая так талантливо что-то делала на сцене, не имела теперь к нему никакого отношения. Он пытался придумать какой-нибудь повод, чтобы подойти к ней в баре после того, как опустится занавес. К тому же его мучила жажда. Бернар был так мил, что в первом антракте повел его выпить виски, но во втором Ален не решился покинуть свое место. Фанни и виду бы не подала, что ей это неприятно, но он знал, о чем она будет думать; впрочем, свет в зале уже снова погас. Он тяжело вздохнул.