Читать книгу "Любовники - Эдуард Багиров"

– Надоело до смерти, – тем временем рассказывает Аня, включая чайник, и накрывая на стол всякую сопутствующую мелочь. На Ане зелёные штанымилитари с карманами на штанинах, и майка с капюшоном. Выглядит очень уютно. – Сижу дома месяцами, никуда не выйти толком, ничем не заняться. Мы с ним и раньше-то особо близки не были, а сейчас уже совсем друг другу чужие. Да и девчонка у него какаято… Хоть бы скрывал, скотина.

– А что, она уже домой к вам приходит? – я пытаюсь шутить: Аня выглядит очень грустной.

– Да ей не надо даже домой приходить, Ром. Их постоянно видят вместе десятки наших общих знакомых. А потом звонят мне, и рассказывают. Поэтому я всегда знаю, когда, что и где. Он, по-видимому, сильно ею увлекся. Ходит с ней в те же места, что и со мной когда-то.

– М-да. Как жы вы дошли до такой жизни? – мне искренне непонятно, как можно, обладая таким сокровищем, обращать внимание на каких-то других женщин. Зачем?

– Не знаю, – задумывается Аня. – Понимаешь, я совсем не из богатой семьи. Мой папа хоть и профессор, но капиталов не нажил. Просто в девятнадцать лет я выиграла некий очень специальный конкурс красоты, проходящий среди исключительно еврейских девушек. А мой будущий муж был одним из спонсоров. Мы даже тогда не были знакомы. Ну, вот он увидел меня, и влюбился.

– Неудивительно, – машинально роняю я.

– Он тогда очень красиво ухаживал. Устроил мне самое настоящее небо в алазах. Заваливал меня цветами и дорогими подарками, серьёзно помогал по каким-то делам моему папе. Разумеется, тогда мне казалось, что вон оно, счастье. Действовал правильно, технично. И в итоге, в общем, купил себе титулованную породистую еврейскую жену… Кстати, Ром, может, ты выпьешь что-нибудь? У меня и виски есть, и кола.

– С удовольствием, – улыбаюсь я. Пить больше, в принципе, не нужно бы, у Алиева выпил немало. Но мне до сих пор не верится в происходящее. Я, ташкентский беженец-недоучка, мелкий мошенник, сижу дома у практически настоящей королевы, и она наливает мне выпить. И даже смотрит на меня каким-то особенно тёплым взглядом. Хотя, может это мне просто кажется.

– Ну, а потом оказалось, что у нас не может быть детей, – неожиданно говорит Аня. – Он потратил огромные деньги, мы объездили все лучшие клиники мира, и выяснилось, что проблема в нём самом. Вот после этого и началось. Похоже, что он стал тихо меня ненавидеть. Так что, видимо, всё же придется разводиться. Не может же это продолжаться бесконечно.

– А тебе не сложно будет отвыкать от всей этой роскоши? – осторожно интересуюсь я. – Это ведь совсем не просто, вдруг так резко сменить привычный стиль жизни.

– Это как раз проще всего, Рома, – уверенно ответила она. – Я ведь не с рожденья так жила, к тому же мне и отвыкать-то особенно не от чего. Дом мужа, в котором мы жили, мне никогда не нравился, хоть и роскошь там, конечно, запредельная. И потом мне куда больше нравится жить в городе. У него тут есть какие-то квартиры, но он всегда считал, что я должна жить в доме, и в Москву меня не отпускал. Хотя сам мог пропадать неделями. У меня вообще-то тоже квартира своя есть, и даже четырехкомнатная. Только она в спальном районе, от центра очень далеко, и мои родители её сдают. К тому же, Ром, ты даже не представляешь, сколько у меня разнообразных связей. Причем, всё это просто благодаря моему старому титулу и кривой фамилии. Так что, если мне понадобится не особенно обременительная работа с большой зарплатой, то она будет у меня уже завтра. А всё остальное такая мелочь, – она пренебрежительно сморщила носик. – Машину я купила себе сама, а всякие дорогостоящие цацки, что он мне дарил, пусть хоть завтра забирает, мне они не нужны. Но такого жлобства я за ним не припоминаю. Он вообще-то вполне нормальный мужчина. Только – не мой. И я – не его. И так было с самого начала.

– А чья ты тогда? – кривовато улыбаюсь я. Анин голос звучит уже будто откуда-то из подземелья.

– А ничья, – блестит она глазами. – Если хочешь, твоя буду. Я же вижу, как ты на меня смотришь… по-детски так, расширенными глазами… Вот чего ты смотришь? Снова смотришь…

Я встряхиваю головой, и молчу. Я уже вдребезги пьян. Да и нечего мне на всё это ответить. Связей и титулов у меня отродясь не бывало, да и необременительной работы с большой зарплатой мне никто не предлагал. Да и фамилия у меня русская… О чём я вообще? А, наплевать. Можно, я просто буду смотреть? Мне достаточно, честно! Да и неспособен я уже воспринимать вокруг себя ничего, кроме этого голоса, и улыбки. Я начинаю терять над собой контроль. Меня это напрягает. Меня снова не отпускает острое ощущение какой-то неизбежности, и чувство это – тревожное. Будто в голове предупреждающе звякнул колокольчик. Она смотрит мне прямо в глаза. Я прячу взгляд в стакан с виски. Помявшись так ещё минут пять, я встаю и иду к двери, и она, рассерженная и обиженная, молча сжимает в кулачке телефон. Меня вдруг охватывает чувство безграничной нежности, я в приступе смелости хватаю её за талию, привлекаю к себе, целую в губы. Мобильник выпадает у неё из ладошки, и с грохотом падает на пол. Но мне ведь никогда ранее не приходилось целовать произведение искусства! Исходящий от неё тончайший, почти неуловимый аромат дурманит мне голову окончательно. Я снова испытываю чувство какого-то страха пополам с благоговением. Колокольчик звенит ещё раз. Утопив её лицо в своих ладонях, сдерживаю уже наворачивающиеся слезы безграничной нежности и бесконечного обожания, очень осторожно касаюсь губами её щеки, не оборачиваясь выхожу за дверь, и сбегаю вниз по ступенькам, забыв про лифт.

От мысли, что придется остаться одному, мне страшно. Я боюсь сойти с ума. Оказавшись на улице, набираю номер Ольги Сергеевой, останавливаю машину, и направляюсь к ней на Кутузовский проспект. К ней-то я теперь могу приезжать в любое время суток.

XIV

Утром гудит в голове. Ольга готовит мне какойто завтрак, подвозит к постели на сервировочной тележке. Я с отвращением смотрю на еду и зеленый чай, прохожу к огромному, встроенному в шкаф бару, смешиваю в большом бокале виски с колой, залпом пью. Немного отпускает. Нервы ни к черту. Ольга качает головой. Выглядит она просто превосходно – белые шорты безо всяких дурацких рюшечек, такая же майка на тонких лямках, безупречно ухоженная кожа, бархатная на ощупь. Хороша. Какая-то совсем своя, доступная и уютная. Жаль только, что не вызывает и десятой доли тех эмоций, которыми до помутнения захлестывает мозг при одном воспоминании об Ане. Я допиваю стакан, смешиваю коктейль снова. Здравый смысл понемногу возвращается.

– Ну как, ты прочитал моё письмо?

– Да, – улыбаюсь я в ответ. – Где ты научилась таким фразеологическим конструкциям?

– В университете, Рома. К тому же я веду регулярную страничку в «Живом Журнале». И она очень популярна.

– Кошмар какой, Оль, – я морщусь. – Теперь понятно, откуда такой слог. Я и не знал, что ты способна вести публичные дневники. Что за мания постоянно вываливать на всеобщее обозрение свою жизнь? Кому это интересно? Эксгибиционизм какой-то.

– Ничего плохого в эксгибиционизме не вижу, – резонно возражает она. – Тем более, в эпистолярном. Я ж не под своим именем пишу. Уж лучше я под псевдонимом вывалю свои переживания в интернет, чем они будут постоянно глодать меня изнутри. Тебе, впрочем, это почитать не светит.