Читать книгу "Я люблю тебя - Ирэне Као"

Я перехожу через Тибр, когда получаю его эсэсмэс:

Извини, я опаздываю.

Меня задержали в Университете.

Я буду через полчаса.

Надеюсь, ты меня дождешься:*

Улыбаюсь. Мы оба поклялись: «Ради бога, никаких смайликов», но он не удержался, поэтому я тоже имею право.

Не волнуйся. Я пока погуляю.

До встречи:)*

* * *

Я прогуливаюсь некоторое время по улочкам Трастевере, до тех пор, пока не выхожу к церкви Сан-Франческо-а-Рипа[31]. Захожу, влекомая слабым любопытством и стремясь найти немного прохлады. Хотя самые жаркие часы дня уже позади, булыжники мостовой и фасады зданий по-прежнему отдают жар солнца, которое они впитали в себя.

Зайдя внутрь, жду, пока глаза привыкнут к полумраку, затем иду вдоль прохода. В этот момент мое внимание привлекает скульптура необычной красоты, которая прячется за чем-то вроде занавеса, в полутьме маленькой капеллы. Я подхожу поближе, и меня накрывает мощная загадочная энергия. На табличке сбоку от капеллы читаю: «ЭКСТАЗ БЛАЖЕННОЙ ЛЮДОВИКИ АЛЬБЕРТОНИ, РАБОТА ДЖАН ЛОРЕНЦО БЕРНИНИ, 1674».

Работа Бернини[32], которую я никогда не видела! Я действительно рада, что обнаружила ее вот так, случайно. И она сильно потрясла меня. Святая возлежит на постели, вырезанной из мрамора с невероятной искусностью, ее озаряет проникающий из невидимого окна луч света, придавая ее образу мистическую ауру, которую действительно чувствуешь. Странно, но высеченное тело святой дышит явной чувственностью: полуоткрытые губы, глаза под опущенными веками, склоненная голова, левая рука покоится на животе, а другая – чуть ниже груди, указывает на сердце. И еще охваченный эмоциями лик, на котором Бернини навеки запечатлел совершенную гармонию боли и удовольствия. Блаженная переживает духовный экстаз, но отдается этому состоянию настолько телесно, что это явно напоминает нечто иное. Наверное, потому, что я в данный момент моей жизни не могу думать ни о чем другом, но, по-моему, лицо Людовики выражает очень земное наслаждение… И потом одежда, которая разбросана в беспорядке, развевается, словно ее тело хочет высвободиться, стремясь слиться с Господом. Похоже, я чувствую напряжение, которое заполняет святую, невыразимую магму, которая оживляет этот камень…

Отгоняю от себя мысль об оргастическом наслаждении Людовики, но не могу отдалиться и, захваченная, замираю, глядя на нее, будто эта мраморная женщина пытается что-то сказать мне. Я вдруг чувствую, что она призвана сообщить мне нечто очень сильное, вроде того, что душа и тело вовсе не антиподы, а две стороны нашей натуры. Я вдыхаю запах зажженных свеч, тающего воска и на выдохе чувствую, что я тоже горю. Огонь – в желудке, в животе.

Я так и стою, пытаясь ухватить убегающую мысль, которая с трудом обретает форму, пока эсэсмэс от Мартино не возвращает меня к реальности. Он сообщает, что минут через пять будет у Порта Портезе.

Ну вот, теперь у меня есть повод уйти. Спешно привожу в порядок мысли и, не оглядываясь, с низко опущенной головой направляюсь к выходу.

* * *

Мы присаживаемся в кафе. По-прежнему жарко, но, укрывшись среди высоких домов, мы можем насладиться тенью. За столиками вокруг нас почти одни туристы, однако, судя по обстановке, этот бар существовал здесь задолго до того, как Трастевере[33]оказался в путеводителях и превратился в модный район.

Мартино весь светится, мне немного больно смотреть на открытую, доверительную улыбку, обращенную ко мне. Мы обсуждаем некоторое время его учебу, свадьбу Гайи, но оба знаем, что просто ходим вокруг да около истинной причины нашей сегодняшней встречи.

– Послушай, – говорю я внезапно, пользуясь возникшей паузой. – Я хотела поговорить с тобой о том вечере.

Я старше (хотя мне и смешно об этом думать), и потому, наверное, начать разговор – моя обязанность.

Мартино кивает, становясь серьезным, а его руки инстинктивно вцепляются в стоящий перед ним бокал спритца[34], он начинает нервно перемешивать лед соломинкой.

– На самом деле говорить не о чем, – заявляет он охрипшим голосом. – Я знаю, что ты не влюблена в меня.

Его глаза продолжают смело смотреть на меня, уверенные и спокойные, как глаза жертвы, которая по собственной воле восходит на эшафот. Он все понимает, я его недооценила. В этот момент он силится улыбнуться, и я догадываюсь, что он делает это, только чтобы облегчить мне задачу.

– Это было прекрасно, Элена, хотя больше и не повторится. Я знаю, что не повторится.

Я чувствую, как мое сердце тяжелеет, падает на мостовую под нашим столом и разбивается.

– Так лучше, поверь мне, – нахожу в себе силы ответить.

– Скажи мне лишь одно, если бы не разница в возрасте, это бы по-другому закончилось, правда? – спрашивает Мартино, нахмурив брови.

Его наивность согревает мне сердце. Хотя он старается вести себя как мужчина, Мартино все же остается юношей. К счастью!

– Ну откуда же я знаю? – Я пожимаю плечами. Я старше его на несколько лет, но знаю ненамного больше. – То, что произошло в Венеции, было важным и для меня тоже, – говорю искренне. – Это не было просто траханье. В этом был смысл, и я знаю, что это навсегда останется одним из самых прекрасных моих воспоминаний. Но если мы не хотим все испортить, если не хотим потерять это, лучше оставить все как есть.

Мартино кивает, он выглядит прилежным студентом, внимательно слушающим лекцию.

– Ты важен для меня, знаешь? – добавляю, поглаживая его по волосам.

Ну вот, основное я сказала. И Мартино не старается никоим образом заставить меня изменить решение. Теперь я чувствую себя легче. Мы встаем из-за стола и идем плечом к плечу к остановке автобуса.

– Я тебе позвоню в ближайшее время, – обещаю, пока приближается трамвай.

Он отвечает не сразу. Смотрит на носки своих All Star, словно там записана фраза, которую он должен произнести.

– Слушай, пусть пройдет немного времени, ок? – выдает на одном дыхании. – Я предпочел бы, чтобы мы не виделись некоторое время.