Читать книгу "Свобода - Джонатан Франзен"

— Он живет с каким-то зацикленным придурком, Уолтером, — рассказывала она. — Такой, знаешь, безумный фанат, но при этом весь из себя пуританин. Очень странно. Я сначала решила, что это менеджер Каца, но он оказался каким-то лузером. Я утром выхожу из комнаты Каца, а Уолтер сидит на кухне, ест фруктовый салат и читает «Нью-Йорк таймс». Знаешь, о чем он меня спросил? Видела ли я какие-нибудь хорошие пьесы в последнее время. Пьесы — это типа театр. Очень Странная Парочка. Познакомишься с Кацем — сама поймешь.

В конечном итоге некоторые обстоятельства оказались для автора более болезненными, чем дружба Уолтера и Ричарда. На первый взгляд они казались еще более странной парой, чем даже Патти с Элизой. Неизвестный гений из отдела расселения Макалистер-колледжа поселил душераздирающе ответственного провинциала из Миннесоты в одной комнате с замкнутым и ненадежным городским гитаристом из Йонкерса, склонным к различного рода зависимостям. Единственным их сходством, в котором мог быть уверен гений из отдела расселения, было то, что они оба получали пособие для малоимущих. Тонкий светлокожий Уолтер был выше, чем Патти, но гораздо меньше смуглого широкоплечего Ричарда, в котором было шесть футов четыре дюйма роста. Ричард обладал сильным сходством (которое впоследствии отмечали многие, не только Патти) с ливийским диктатором Муаммаром эль-Каддафи. Те же черные волосы, те же смуглые рябые щеки, та же удовлетворенная улыбка властителя, осматривающего войска и пусковые установки.[26]Он выглядел на пятнадцать лет старше своего друга. Уолтер напоминал назойливого помощника тренера, какие иногда встречаются в школьных спортивных командах, — хилый мальчик, который во время игр стоит с папкой у края поля в пиджаке и галстуке. Игроки терпят его, потому что он хорошо разбирается в правилах. Это казалось одной из составляющих отношений между Ричардом и Уолтером: Ричард, во многих отношениях раздражительный и ненадежный человек, бесконечно серьезно относился к своей музыке, а Уолтер обладал необходимыми познаниями для того, чтобы ценить подобную музыку. Позже, когда Патти узнала их лучше, она поняла, что на самом деле они не так уж и различались — оба изо всех сил старались, пусть и по-разному, быть хорошими людьми.

Патти познакомилась с гигантским ластиком душным августовским воскресеньем: она вернулась с пробежки и обнаружила его на диване, словно бы съежившемся под огромным Ричардом. Элиза тем временем принимала душ в их неописуемой ванной. Ричард, одетый в черную футболку, читал книгу, на мягкой обложке которой была большая буква V. Только после того как обливающаяся потом Патти налила себе стакан холодного чая, он обратился к ней:

— А ты что?

— Прошу прощения?

— А ты что тут делаешь?

— Я тут живу.

— Понял.

Ричард медленно и тщательно оглядел ее. Ей показалось, что, по мере того как его взгляд скользил по ее телу, она постепенно впечатывалась в стену, и когда он отвернулся, она, абсолютно плоская, оказалась пришпилена к обоям.

— Ты видела альбом? — спросил он.

— Э-э. Альбом?

— Я тебе покажу, — сказал он. — Тебе, должно быть, интересно.

Он сходил в комнату Элизы и протянул Патти папку на трех кольцах, после чего вновь уткнулся в книгу и как будто забыл о ней. Это была старомодная папка, обитая бледно-голубой тканью, на которой крупными буквами было написано ее имя: ПАТТИ. В нем были, как показалось Патти, все ее фотографии, когда-либо печатавшиеся в спортивном разделе газеты «Миннесота дейли», все открытки, которые она когда-либо посылала Элизе, все полоски фотографий из фотобудок, где они снимались вдвоем, и все фотографии с тех выходных, когда они наелись кексов с марихуаной. Патти сочла альбом странным и чересчур подробным, но главным образом она почувствовала жалость к Элизе — жалость и стыд, что спрашивала у подруги, любит ли та ее.

— Странная она девочка, — заметил Ричард с дивана.

— Где ты это взял? Ты всегда копаешься в вещах людей, с которыми спишь?

Он рассмеялся.

— J’accuse![27]

— Всегда?

— Остынь. Он лежал за кроватью. На самом виду, как говорят копы.

Шум воды в ванной оборвался.

— Верни на место, — сказала Патти. — Пожалуйста.

— Я подумал, что тебя это заинтересует, — сказал Ричард, не двигаясь с места.

— Пожалуйста, положи его туда, откуда взял.

— Начинаю подозревать, что у тебя такого альбома нет.

— Пожалуйста.

— Очень странная девочка, — повторил Ричард, забирая у нее альбом. — Потому я и заинтересовался.

Фальшь, сквозившая в обращении Элизы с мужчинами, — она непрестанно хихикала, сюсюкала и ерошила волосы — могла настроить против нее даже друзей. В сознании Патти переплелись ее постоянное стремление угодить Ричарду, ее странный альбом и неуверенность в себе, которую он символизировал. Она впервые начала стесняться своей подруги. Это было странно, учитывая, что Ричард не стеснялся спать с Элизой, а у Патти вроде как не было причин интересоваться его мнением об их дружбе.

В следующий раз она увидела Ричарда чуть ли не в последний день житья в клоповнике. Он снова сидел на диване, сложив руки и тяжело притопывая правым сапогом, и наблюдал за Элизой, которая играла на гитаре именно так, как привыкла слышать Патти: крайне неуверенно.

— Ты не попадаешь, — сказал он. — Отстукивай ритм.

Но Элиза, вспотевшая от сосредоточенности, остановилась, как только заметила Патти.

— Я не могу играть при ней.

— Можешь, почему нет, — сказал Ричард.

— Вообще-то не может, — запротестовала Патти. — Я ее нервирую.

— Интересно. С чего вдруг?

— Понятия не имею, — ответила Патти.

— Она слишком меня поддерживает, — сказала Элиза. — Я прямо чувствую, как она хочет, чтобы у меня все получилось.

— Какой ужас, — обратился Ричард к Патти. — Ты должна хотеть, чтобы она слажала.

— О’кей, — согласилась Патти. — Я хочу, чтобы ты слажала. Можешь? У тебя вроде неплохо это получается.

Элиза изумленно на нее посмотрела. Патти сама удивилась своим словам.

— Извините, я пойду к себе, — сказала она.

— Сначала послушаем, как она налажает, — предложил Ричард. Но Элиза уже отключала провода.

— Тебе надо играть с метрономом, — сказал ей Ричард. — У тебя есть метроном?