Читать книгу "По ту сторону кожи - Михаил Бутов"

Готов я был сейчас ко всему: казалось вполне вероятным, что ближайшие несколько дней мне суждено проводить в КПЗ; и все же первое, о чем я сейчас должен был позаботиться, – крыша над головой, хотя бы на пару недель. Выбирать было не из чего – оставался всего один человек, к которому я еще мог перебраться, и, что бы ни случилось сейчас, это место я обязан был застолбить. Так что неприятности, по крайней мере на эту ночь, ему предстояло со мной разделить. Впрочем, я был уверен, что он не откажется.

Трубецкой стал первым, кто узнал о твоей смерти. Дальше – «02».

– Мужчина, женщина? – спросила девушка с той стороны и зевнула в трубку.

– Мужчина, – сказал я.

– Возраст?

– Двадцать восемь.

– Удачная попытка?

– Как понять?

– Ну, умер он?

– Да, умер, конечно.

– Вы уверены?

– Послушайте, вы что, меня за идиота считаете? Вон труп…

– Повесился?

– Нет, вены.

– Фамилия?

– Чья, моя?

– Самоубийцы.

Я назвал.

– Теперь ваша. И имя-отчество.

Я обнаружил, что весь мокрый.

– Адрес, – сказала девушка. Я представил, как она там сидит, за пультом, и сидеть ей еще до утра.

– Короленко, один, корпус десять…

– Поспокойнее! Может быть, десять, корпус один?

– Я же сказал: один, корпус десять. Сорок восьмая квартира.

– Это где?

– Сокольники.

– В РУВД звонили? Самоубийствами они занимаются.

– В какое РУВД?! Откуда я знаю, куда звонить?

– Ну хоть номер отделения знаете?

– Нет.

– Вы что, не там живете?

– Здесь. Но временно.

– Ладно. Телефон?

Я назвал.

– Родственник?

Ну конечно, она же там заполняет какие-то листки!

– Приятель.

– Приятель? Хорошо, мы передадим. Ждите.

– Скажите, а «скорую» мне не надо вызвать? – спросил я. – Я просто не знаю, может быть, еще куда-то…

– Ждите, сказала же. Они приедут, все сделают сами.

Я положил трубку. Теперь в запасе у меня было минут пятнадцать, быстрее они вряд ли могли появиться.

Твои отношения с матерью так и остались для меня тайной, и составить себе о ней представление по твоим рассказам я никогда не мог. Не то чтобы ты не общался с ней вовсе, но была вроде бы некая история, в которой повела она себя не совсем чистоплотно, и связи ваши с тех пор стали какими-то номинальными. Сюда она не приезжала никогда, и ключа своего, судя по всему, у нее не было. А ты ее навещал вполне регулярно, даже Новый год – последний по крайней мере – праздновал там, но все же, как мне казалось, оставался к ней до странности равнодушен. То есть не был ни зол, ни обижен, а просто оставался от нее в стороне и визиты свои выполнял как работу. Потому это и бросалось в глаза, что обычно даже к куда менее близким людям ты проявлял больше какого-то внутреннего интереса. Но что бы там ни происходило между вами, именно она стала сейчас человеком, на которого ориентироваться я вынужден был прежде всего и чьи поступки должен был постараться предугадать.

Она знала, что я живу у тебя, мы даже по телефону иногда беседовали, если тебя не оказывалось дома. Но как она поведет себя по отношению ко мне теперь, я представления не имел. Я и не видел ее ни разу в жизни – так бы хоть по лицу можно было что-нибудь угадать. И вовсе не думал о ней плохо, когда прикидывал, насколько вероятно, что она усмотрит во мне причину твоей гибели и будет добиваться расследования или что не позволит вывезти из квартиры мои вещи, которых тут осело уже слишком много, – я просто перебирал варианты. Вокруг меня уже вовсю крутились колеса, между которыми я должен пробираться, – и пока она была только одним из них.

Во всяком случае, нужно было постараться хоть самое важное забрать с собой прямо сейчас. Было ясно, что менты не позволят мне собирать что-либо у них на глазах и вряд ли дадут выйти отсюда с большой сумкой: по паспорту я в этой квартире посторонний, и им не докажешь, что здесь что-то принадлежит мне. Но и обычную мою, через плечо, сумку по идее они не должны были бы проверять. Она вместила рукописи (слава богу, большую часть я будто специально за два дня до этого отвез почитать знакомым), фотоаппарат с объективами и кое-что из белья. Два свитера я натянул на себя. С остальным, в крайнем случае, можно было и расстаться – из необходимого оставлял я здесь теперь только пишущую машинку. Со звонка в милицию прошло двадцать минут.

Я двигался как заводной: стоило остановиться, и тут же казалось, будто что-то возникает за спиной. Чтобы не сидеть сложа руки, позвонил приятелю-врачу: как-никак он учил судебную медицину и мог посоветовать что-нибудь, о чем я и не подозревал.

– А ты уверен, что он мертвый? – спросил он.

– Вы что все, рехнулись?! – заорал я. – Все, уже крови нет!

– Записку не оставил?

– Я не нашел. Похоже, что нет.

– Я, пожалуй, приеду, – сказал он.

Я ответил – нет. Это только затруднит объяснения с милицией. Трубецкого я просил, потому что мне переезжать к нему, – и хватит. И так все осложнялось: менты явно не торопились, и, если Трубецкой появится здесь раньше них, придется как-то оправдывать его присутствие. А мне бы свое оправдать.

Теперь, когда я сделал все, о чем позаботиться надо было немедленно, прятаться стало не за что. И больше не получалось словно бы забывать, что матери твоей звонить мне все-таки придется. Можно было, конечно, предоставить милиции сделать это (как едва и не вышло потом) – но тут уже чувствовалась некоторая подлость. Я должен был сам. Тебе обязан.

Я тянул время и делал вид, что ищу записную книжку, зная заранее, что обнаружу ее на обычном месте. Но вдруг сообразил, что телефон матери ты вполне мог и не записать – ведь прожил там столько лет, наверняка наизусть помнил. И признаюсь: откровенно молился, чтобы все оказалось именно так. Я был честен с собой – я пролистал книжку очень внимательно, но не встретил ни одного номера под твоей фамилией. А если у матери была другая – мне неоткуда было ее узнать. Правда, старый твой телефон мог сохраниться где-нибудь и у меня, в институтских времен еще записных книжках, и я почти уже собрался звонить родителям, просить срочно найти. Но вспомнил, что с тех пор как убрался оттуда, письменный стол занял младший брат, и я лично давал ему добро вышвырнуть все из ящиков. Значит, бесполезно. И разыскивать, видимо, придется все-таки милиции, по бывшей прописке. А их мне не опередить в любом случае.

Но я хотя бы попробовал.

Первые дни по твоей смерти слишком много говорили о том, что творилось с твоей душой ли, астральным телом – кому что нравилось – в эти часы: куда она там перемещалась и где пребывала. Кто-то слышал, стоя у опечатанной двери, тихие шаги в квартире; кто-то сетовал: «Хоть бы форточку открыли – он бы выйти мог». Я не мистик. Если и было что раньше, то после тебя – нет. Я думаю, что совершающееся за гранью, которую ты похерил, сложнее и скорее всего жестче, чем такая болтовня. И все-таки не получается не спрашивать себя, как бы я выглядел перед тобой, когда бы ты и впрямь каким-то образом мог видеть все это. Так вот: я думаю, ты был бы доволен. И эти страницы – не из желания оправдаться.