Читать книгу "Торжество метафизики - Эдуард Лимонов"

Каюсь, наблюдая их, мне приходили в голову преступные мысли, как бы эти все мужики и ребята разделались бы с государством и цивилизацией. И в первую очередь с городами Энгельсом и потом Саратовом, как раскатали бы их по бревнышку, растащили гололобыми муравьями. Под синими тучами с кинжальным солнцем. Возможно, именно это и угодно Высшим силам. Ведь допускали же они до работы очищения Разина и Пугачева и бесчисленные крестьянские восстания на Руси. Всегда шла борьба между начальниками-боярами-белой костью и черными людьми. А кто мы, как не черные люди. Кто мы еще? И даже одежка у нас черная. И страдаем мы по-черному.

Дождей в июне было много. Дул кислый ветер по утрам. Достигши большого искусства в области уборки постели и освоив хитрости умывания и посещения туалета, я стал выскакивать в локалку минут за пятнадцать до зарядки. И успевал подтянуться на сваренных из железных труб брусьях и раз тридцать отжаться от скамейки в глубине локалки рядом с железным ящиком со спортинвентарем.

XVI

В первый же день пребывания в 13-м отряде я чуть было не совершил косяк. Решив сесть в ПВО на дальние стулья, я уже опускался было на самый крайний справа в последнем ряду, но меня окликнул наркоман Кириллов. «Эдуард, не садись там, это места для обиженных». Так я узнал, что у нас есть обиженные. А места для них — три секции стульев в трех последних рядах справа от входа, если глядеть от входной двери. Три на три, следовательно, у нас было девять обиженных. Позднее, после того как расформировали восьмой и пятнадцатый отряды, обиженных стало одиннадцать. Панического ужаса в крике Кириллова не послышалось. Он лишь поднял лицо от пухлого детектива и приподнялся со своего стула. А я подошел к Кириллову и уселся рядом с ним. Кириллов высокий, худой, ему лет 25–27, голова у него тоже высокая и худая, как тонкая тыква. Я уже упоминал, что сидит он за наркоту по статье 228-й, и потому у него на сердце желтая бирка.

Среди обиженных оказались самые разные. Хитрый и сварливый старик с расшлепанным носом и в очках, по кличке Хлястик. Он все время пререкался с бригадиром Сафаром, работал вне отряда на озеленении территории колонии, а в последнее время — на КСП. То есть убирал бумажки, веточки, сор и выдергивал сорняки на контрольно-следовой полосе. То, что зэк работает на КСП, означало, что ему скоро освобождаться, что ему остаются до освобождения месяцы. Хлястик выглядел как обыкновенный сварливый деревенский старикан. Из-за его брюзжащего нрава его убирали из отряда при визитах всех исключительно комиссий. А комиссий, надо отметить, у нас перебывало немало, мы ведь были образцово-показательным отрядом образцово-показательной красной колонии, лучшей в Российской Федерации. Потому Хлястика прятали. Еще один яркий представитель обиженных — спортсмен Купченко. Высок, худ, плотные ягодицы обтянуты рабочими брюками. Вылинявшая до голубизны когда-то синяя пара — куртка и штаны и такое же кепи. Купченко отлично бегал, был чемпионом колонии. Он также участвовал в поднятии тяжестей. И никто никогда его не оттолкнул. Его уважали.

Тут следует остановиться на том, что обиженные не были неприкасаемыми. Они спали в своем блоке в спалке, отделенные от нас и от стены неширокими проходами. У них был свой стол в пищёвке. У них был свой умывальник и свой крайний слева толчок, то есть евротуалет. И умывальник, и евротуалет были у них ничем не хуже наших. Мы даже завидовали им по утрам, потому что у них был один туалет на девять задниц, а у нас четыре на восемьдесят пять задниц. У обиженных был свой нож с совсем круглым концом. Однако он лежал в общем ящике для ножей и ножниц, хотя и в отдельном отделении. Но вот спортивные снаряды хватали все, кто имел мужество заниматься спортом, никто и слова не сказал ни Купченко, ни молодому обиженному, которому Купченко протежировал. Ночной дежурный Барс как-то устроил скандал по поводу обнаружения им ножа с круглым концом среди других ножей в том же отделении. Однако, качаясь, Барс ни разу не выразил неудовольствия по поводу того, что те же спортснаряды хватают обиженные. А Барс был серьезный человек, его срок 15-лет подходил к концу. Более того, я несколько раз наблюдал, как различные дежурные по ПВО, не дожидаясь меня, в полном беспорядке расставляли секции стульев, и стулья обиженных попали среди стульев нормальных пацанов. Я, впрочем, ничего не сказал.

Обиженных никто особенно не сторонился. Купченко участвовал во всех спортивных мероприятиях, был весел, всегда готов к любой работе. Когда наш отрядник Панченко справедливо предложил на собрании отряда представить Купченко к поощрению, все даже зааплодировали. Среди обиженных были и два кавказца. Один достаточно нахальный. Как они превратились в обиженных? Мне известна история З., довольно деревенского парня, лет ему не более тридцати. Он сидел в черной тюрьме и занимался довольно почетной работой — обслуживал «дорогу», то есть сеть натянутых за окном зэковских коммуникационных линий, позволяющих переправлять корреспонденцию (ну, иногда и наркотики) внутри тюрьмы, между камерами. Письмо свертывается в такую бумажную гильзу и запаивается в пластик от обертки сигарет. Называется это «малява». Так вот, однажды З. вызвали на свиданку. Он поспешно переоделся, и его увели. В его отсутствие случился шмон, то есть обыск, и менты обнаружили в куртке З. неотправленные малявы. В результате вычислили авторов маляв, избили и отправили в ШИЗО. За это смотрящий за хатой и его подручный изнасиловали З. и продолжали им пользоваться около месяца. По тюремным законам они не имели права этого делать без согласия старших воров, они должны были запросить смотрящего за тюрьмой, вора в законе, если таковой есть, или авторитета. Не такое уж большое преступление совершил З., чтоб его так жестоко наказывать. Малява должна составляться с учетом того, что она может попасть в руки милиционеров; она должна быть зашифрована так, чтобы понимали ее содержание только отправитель и адресат. Посему авторы маляв, найденных в куртке З., частично виновны в своем наказании сами. Через месяц З. перевели из той злосчастной камеры, и больше на него никто не покушался. Однако его репутация пропутешествовала с ним из той тюрьмы и на зону.

Вообще все известно о заключенном другим заключенным, а что неизвестно, то сообщат «добрые» дубаки, хитрожопые психологи человеческих судеб. З. выглядел абсолютно деревенским таким парубком, да он и был из деревни, где работал пастухом. Ни один из обиженных не был похож на пидора в том понимании образа подламывающегося под женщину гротескного персонажа. Хлястик смотрелся как упертый водопроводчик, Купченко — спортсменом, З. — пастухом. Но каждый из них накосячил, то есть спорол косяк, и вот живет обиженным. У нас в 13-м отряде, повторяю, я не видел и не слышал, чтоб их кто-нибудь обижал. Верно и то, что обижать у нас можно только по разрешению или по приказу администрации колонии. Убивать тоже можно. Но нужно, чтоб был особый приказ сверху и особый случай. И чтоб освободили хозяина от ответственности. В российских колониях уже убиты Радуев, Атгериев и Лечо Исламов — особо известные чеченцы. Их не стесняясь убили в колониях, Исламова, впрочем, отравили по пути в колонию, так не терпелось его уничтожить.

Обиженные у нас носятся как дьяволы. Если не бывает дождя, то бывает пыль. Пока мы стоим на всех трех поверках, З., Купченко и их друганы обиженные подметают в совки пыль и листья, если таковые бывают. А они есть, химические облачка недаром курятся над ближней промзоной. Листья начали опадать уже в июне. Странным образом, но близость ядовитой химии не влияет на розы. Вскормленные зэковскими страданиями, землю вокруг них опушают, мотыжат и поливают Хлястик и его товарищи, розы ярко пылают, сбивая нас с толку, гипнотизируя и мистифицируя. Розы стали жирные, мясистые, в то время как обиженные костлявы и усушены.