Читать книгу "У тебя иное имя - Хуан Мильяс"

В глубине коридора послышались шаги, и она поспешно спрятала дневник. Шаги казались неуверенными и затихали перед дверью в каждую комнату, так что Лауре хватило времени закрыть ящик письменного стола, достать из плетеной корзинки вязанье, сесть на диван и начать с отсутствующим видом работать спицами.

Карлос просунул голову в дверь гостиной.

– Вот ты где, – сказал он.

– Не спится, – ответила Лаура.

Карлос сел в кресло напротив нее. Тряхнул головой, чтобы прогнать сон, поежился от холода и наконец взглянул в глаза жене со всей серьезностью, на какую был способен утром в воскресенье:

– Тебе не кажется, что нам пора поговорить?

– О чем? – отозвалась она.

– О нас с тобой, Лаура. О нас с тобой.

– А разве что-нибудь случилось? – произнесла она, и спицы в ее руках задвигались быстрее.

– Пожалуйста, посмотри на меня, – попросил он.

Лаура подняла глаза от вязанья и увидела стареющего и лысеющего мужчину – у которого наверняка плохо пахло изо рта – в полосатой пижаме, которую она сама ему когда-то купила.

– Надень халат, замерзнешь, – сказала она ему, снова опуская глаза.

– Не хочу я надевать халат, я хочу поговорить с тобой. – В тоне Карлоса была не то мольба, не то раздражение.

– А я не буду с тобой разговаривать, пока ты не наденешь халат. Простудишься, а мне потом с тобой возиться.

Карлос послушно поднялся, вышел из гостиной и через некоторое время вернулся в белом купальном халате. Снова сел и закурил. Лаура посмотрела на него: он был все тот же, только теперь, в белом халате, он казался еще старше.

– Ну и что ты хотел? О чем нам нужно так срочно поговорить?

– Можешь ненадолго перестать вязать?

– Не могу, – сердито нахмурилась она. – Я могу вязать и разговаривать одновременно.

– Хорошо, Лаура. Я вижу, что ты не хочешь идти мне навстречу. И что тебе не важно, что происходит со мной и с нами обоими.

Карлос замолчал, и она поняла, что он погрузился в себя – это было заметно по тому, как опустились его плечи. Через несколько секунд перед ней уже сидел подавленный человек, бьющий на жалость, чтобы получить то, чего не смог добиться другими способами.

– Со мной ничего не происходит. У меня все прекрасно, – пожала она плечами.

– У нас не получится разговора, если мы не начнем признавать очевидные факты.

– Признавай то, что касается тебя. У меня все в порядке, – не сдавалась она.

– А у меня нет, Лаура. У меня далеко не все в порядке.

В эту минуту взгляды их встретились, и Лаура увидела любовь в глазах странного субъекта, который сидел перед ней и в чертах которого едва угадывалось сходство с Карлосом – прежним, молодым Карлосом, которого она когда-то знала и любила так, что пожертвовала всем ради него.

– У тебя своя жизнь – работа, политика, карьера, амбиции… И ты хочешь манипулировать мной, как манипулируешь всем этим. А у меня ничего нет. Много лет я лишь убираю дом и начищаю твои ботинки, готовлю ужины для твоих друзей и воспитываю нашу дочь, словно она только моя. И вот наконец ты замечаешь меня. Только зачем мне сейчас это счастье? Объясни, зачем?

– Я не заставлял тебя бросать работу, когда мы поженились. Мы приняли это решение вдвоем. Во всем остальном я всегда делал то, чего хотела ты.

– Вот пусть так будет и дальше. Поэтому оставь меня в покое, пожалуйста, оставь меня в покое. Я хочу побыть одна. И чтобы мне никто не мешал.

Карлос снова погрузился в молчание – не понять, угроза ли заключена в нем или просто печаль. А Лаура мысленно похвалила себя за проявленную твердость. Она ни за что не хотела сменить тон в разговоре с мужем, не хотела быть более покладистой. Ее не останавливала даже мысль о том, что Хулио был пациентом Карлоса. Сейчас она была уверена, что на самом деле Хулио не рассказывал Карлосу о ней, иначе муж не преминул бы воспользоваться своим знанием. Она не замечала в муже ничего, ровным счетом ничего, что подтверждало бы опасения.

Она посмотрела на него с тем сожалением, с каким смотрят на собственную вещь, которая перестала приносить радость, и почувствовала, что ей чужда та модель семьи, которую они с мужем воплощали и о которой еще раз напомнила дочь, появившаяся в дверях гостиной.

Лаура положила вязанье в корзинку и поднялась с дивана.

– Одень девочку, чтобы не замерзла, а я пойду приготовлю тосты на завтрак, – сказала она мужу и направилась на кухню.

Это был ад, но впервые в жизни она почувствовала, что именно в ее руках был тот рычаг, который регулировал силу огня, и именно она решала, кого из грешников следовало наказать более строго.

За завтраком она была весела и раскованна, пару раз пошутила с Инес, предложила выжать апельсиновый сок и сварить яйца всмятку. Наверное, именно поэтому Карлос начал вести себя так, словно не было утренней сцены. Заразившись весельем жены, он предложил отпраздновать начало весны и провести день за городом.

– Один мой приятель, – сказал он, – пригласил меня пообедать в его загородном доме в горах.

– Когда он тебя пригласил? – поинтересовалась Лаура.

– В пятницу, кажется.

– И ты до сих пор молчал? Вот видишь, я никогда не могу строить планы. Ты просто не уважаешь меня. Знаешь, поезжайте вы с Инес, а я сегодня собиралась перебрать зимнюю одежду и навести порядок в шкафах.

– Но, Лаура, я мог бы тебе помочь. Вдвоем мы быстро все закончим и в полдень будем уже в пути. Тебе будет скучно одной дома весь день.

– Нет, лучше я сделаю все сама. Если управлюсь быстро, навещу родителей. Я уже давно у них не была.

Карлос робко попытался настоять на своем, но жена была непреклонна. Вероятно, побоявшись нарушить атмосферу доброжелательности и взаимопонимания, царившую за завтраком, он решил прекратить спор и стал готовиться к поездке.

Вскоре после того, как Карлос с дочерью уехали, раздался телефонный звонок. Лаура неохотно сняла трубку и услышала голос матери. Состоялся еще один тяжелый для обеих разговор о жизни. Лауре было неприятно слушать мрачные прогнозы относительно ее будущего, потому что она понимала: мать права. На самом деле мать облекала в слова те мысли, которые сама Лаура гнала прочь.

Она почувствовала себя окруженной невидимыми, но несокрушимыми стенами, возведенными за многие годы сначала ее родителями, потом – мужем, дочерью и другими людьми и событиями, в которых сама она играла двойную роль: была одновременно их вдохновительницей и их жертвой. Само собой разумеется, что эти стены, совершенные по архитектуре и призванные защитить ее именно от ее собственных страхов, не могли быть возведены без ее участия. «Как я могла, – вслух произнесла Лаура, – желать для себя такой жизни?»

Как бы то ни было, разговор с матерью вернул ее в то состояние, от которого она, казалось, за последние дни избавилась навсегда. Она стала смотреть на происходящее под прежним углом зрения: логика ее рассуждений снова строилась на том, что она виновата перед близкими, и цена малейшего отступления от законов этой логики была слишком высока.