Читать книгу "Сто лет в России - Саша Кругосветов"

Сына жаль. И Жанну тоже жаль. Обаятельную, живую, легкую, талантливую. Ту Жанну, которую я любил. Лучшую ее часть, которая никуда не делась. Как в ней уживались два совершено разных человека? В конце пути, когда разум почти покинул ее, Жанна подалась к иеговистам. Заходя в любой дом, в магазин, в гости, кланялась всем в пояс с характерным театральным жестом руки. «Будьте благословенны!» – громко, нараспев говорила она звучным, красивым голосом. Страшно смотреть. Но это была Жанна, та же самая, красивая, артистичная, легкая. Сектанты, кстати, ободрали ее как липку. Все, что можно, оформили на себя. Когда Жанны не стало, Алеше не досталось от матери ни квартиры, ни мебели, ни одной личной вещицы. Но это случится не скоро, в середине девяностых. Иногда я вижу ее во сне. Вижу такой, какой любил. Когда в свое время Жанна переехала к нам в Ленинград, я подготовил ей подарок: сделал рисунок на окрашенном в белый цвет стекле «тещиной» комнаты. «Тещиной» комнатой называли кладовку в хрущевской двушке. Рисунок был нанесен скальпелем, когда в этой комнате свет был выключен, он выглядел как гравюра – черное на белом. На рисунке был представлен букет гвоздики. Из каждого цветка вырастал джазмен: высокий музыкант с тромбоном, кряжистый толстяк с трубой, оба – черные. Маленький озорной негритенок играл на конго. Из цветоножки вырастал белый певец с микрофоном. Со временем оказалось, что он – один к одному Майкл Джексон. Хотя в то время, когда я делал рисунок, Джексон был еще никому не известным школьником. Такое вот совпадение. В дальнейшем при переездах стекло было повреждено и расколото. Недавно я восстановил витраж, сделал его цветным. Витраж установлен в нашем загородном доме. Напоминает мне о Жанне.

Отец с матерью – уже не те. Мать сильно сдала. Она перенесла две онкологические операции. Сказалась нелегкая, полная тяжелых испытаний жизнь. С наступлением пенсионного возраста ушла из своего конструкторского бюро. Отец покрепче. Ему бы работать и работать. Но он тоже увольняется с работы, становится пенсионером, чтобы поддержать свою Любу, чтобы остаток жизни посвятить только ей одной. Родители бурно переживают мои личные неудачи. Фактическую потерю любимого внука. Их утешают только мои успехи в работе. Успехи в науке. Мечта отца – чтобы сын стал доктором наук. Казалось, это вот-вот может случиться. Но не случилось. Я написал три докторские диссертации и ни одной из них в силу различных причин не защищал. Может быть, не сложилось. Возможно, не очень хотелось. Сам я не сожалею об этом. Жаль несбывшихся надежд отца. Прости, отец, не оправдал я твоих ожиданий.

Вот такими были для меня шестидесятые. Столько всего произошло за десять лет!.. Я задаю себе вопрос: почему вслед за взлетами обязательно идут падения? Как я мог так опрометчиво жениться? Почему возникают непоправимые ошибки? Кто виноват в том, что разрушены судьбы близких мне людей? Сейчас я умею задавать подобные вопросы. А тогда меня это не интересовало. Все ведь ясно. Я никому не желал зла, не делал плохого. Ну, получилось что-то не так, как хотелось. Не беда – начну сначала. На деле – просто плыл по течению и почти всегда себя оправдывал. Не скоро еще я научусь задавать себе правильные вопросы. Не скоро еще я подумаю: куда ты идешь, Саша? Не скоро еще пойму, куда мне действительно надо идти, и смогу в корне изменить свою жизнь. Очень не скоро. Если бы мне, сегодняшнему, удалось встретиться с тем, тридцатилетним, сильным, уверенным в себе, неплохим человеком, я бы сказал ему: «Остановись, осмотрись по сторонам, ты же ничего не видишь и не понимаешь из того, что происходит вокруг». Если бы это было возможно… Нет, он меня все равно бы не послушал. Он был уверен в том, что прав, во всем прав. Он бы меня не понял. Пока не смог бы понять.

До того благословенного момента, когда я хоть что-то начну понимать, должно еще пройти почти тридцать лет, тридцать долгих лет.

Большой брат

Большой брат стоит на страже. Мы всегда чувствуем его внимательный взгляд. Скажешь что-нибудь не так. Не в русле, так сказать, генеральной линии… посмотришь в уголок и шепнешь – то ли в шутку, то ли всерьез: «Даю настройку: раз, два, три, я люблю советскую власть». А может быть, ему, Большому брату, мы уже неинтересны? Много работаем. Развлекаемся – дело наше молодое. Ни политики, ни диссидентства. Ну, почитываем что-то для себя. За это уже не бьют. Ошибаешься, дружок. Большому брату каждый интересен, он всегда с тобой. По всей стране, на каждом предприятии, в каждом подразделении есть осведомитель, секретный сотрудник, сексот. Бдительный глаз Большого брата.

У нас в секторе тоже есть. Догадываюсь кто. Даже не один. Участник войны, бывший смершевец, Иван Ильич Смершев. Зловещая фамилия. Интересное совпадение. В жизни – милый, добродушный, уже немолодой человек. Второй – Саша Стрелков, не помню, пардон, отчества, может быть – Сан Саныч? А фамилия тоже выразительная. И тоже в возрасте. Огромный, тучный, надутый словно пузырь. Говорит, что работал в войну в Финляндии, в тылу врага. Что ему на допросах поломали кисти обеих рук. Может, и врет, героя из себя строит. Где, на каких допросах? Пустое место, балбес, пустобрех. Но для чего-то же держат его на работе. Оба улыбчивые, с виду добродушные. Занимаются хозяйственными вопросами выполнения проектных работ и изготовления опытных образцов.

Понимали мы, чувствовали, кто здесь глаза Большого брата. А чего бояться? Мы любили работу, политикой не занимались. На работе ничего не обсуждали. Я относился спокойно к проблеме осведомителей. Благодушествовал. И чуть было не поплатился за это.

Дома, вне работы, я увлекался выдавливанием рисунков, барельефов на тонком металле или на фольге. Хобби такое. Именно выдавливанием, а не чеканкой. Очень простая техника. Саша Стрелков тоже этим интересовался. Мы делились друг с другом приемами нанесения рисунка. Однажды Стрелков принес мне в рабочее время небольшой листок красивой тонкой латуни. Попробуй, говорит, что у тебя получится на таком материале. Я не почувствовал подвоха. Попробую, говорю, дома. Положил листок между страницами какой-то технической книги. Я тогда таскал взад-вперед домой и на работу много справочников, технической и научной литературы. Дома я продолжал заниматься служебными проблемами. Прохожу через проходную после работы. Охрана просит показать книги. Никогда такого не было. Я вздрогнул. Пролистали книги – вот это везение – не нашли тонкий лист металла. Пронесло. Оказалось, что Стрелков взял лист металла в нашей опытной мастерской, а Смершев сообщил на проходную. Захотелось им обоим показать результаты своей «деятельности». А для меня это хищение социалистической собственности. Представляете, чем могло все обернуться? Вот тебе и добродушные.

Однажды после перехода с группой туристов через Твиберский перевал Кавказа со мной произошла такая история. Переход завершился в Местии, столице Сванетии. Все расслабились. Два дня бродили по красивому поселку, утыканному старинными сванскими башнями. Юная девушка из нашей группы познакомилась с молодым грузинским солдатиком. Гуляли целомудренно. Ходили взад-вперед. Покупали мороженное. Лузгали семечки. Утром следующего дня мы должны были уехать дальше, в Зугдиди. Приятели грузинского мальчика объяснили ему, что, раз девушка гуляла с ним, должна рассчитаться натурой. Вечер. Танцплощадка на территории турбазы, средоточие всей местной жизни. Девочка как-то дала нам знать, что ее окружили местные ребята и не выпускают. Ситуация неприятная. Могло все скверно закончиться. Надо было что-то предпринимать. Мне удалось освободить девушку. Потасовки не было. Оскорбленный солдатик требовал сатисфакции. Ребята из группы договаривались с местными, чтобы поединок между нами был по-честному, один на один. Юный сын гор на мужской поступок не отважился, однако пригрозил, что отыщет всех нас в Зугдиди. Пригрозить-то пригрозил, но больше мы его не видели. Тем не менее эта история имела неожиданное продолжение в Ленинграде.