Читать книгу "Женщина с Андроса - Торнтон Уайлдер"

Действительно, при появлении «Женщины с Андроса» молния не ударила во второй раз в то же место. Тем не менее на протяжении первых шести месяцев вести с книжного рынка были достаточно хороши для того, чтобы говорить о попадании, скажем, в «девятку». Двенадцать недель (с апреля по июнь 1930 года) роман находился в списке бестселлеров, а однажды занял в этом списке первую строчку. К концу июня в США было продано почти шестьдесят шесть тысяч экземпляров, да и в Англии книга расходилась неплохо. Но начиная со следующего месяца темп продаж резко сократился, и к концу года составил примерно шестьдесят тысяч экземпляров. Впрочем, и этого хватило, чтобы в рейтинге бестселлеров «Женщина с Андроса» оказалась на третьей позиции, а автор заработал шестнадцать тысяч долларов — солидная по тем временам сумма.

Эти цифры повлияли на благожелательность прессы. Откровенно признавая, что вряд ли им в полной мере удалось понять созерцательный роман Уайлдера, большинство критиков — как и рецензенты первых двух романов — всячески превозносили его стиль, хвалили роман за мастерство и уровень исполнения. Чаще всего звучало слово «красота».

«Красота — вот ключевое понятие нового романа Уайлдера»

(«Сатердей ревю», Лондон).

«На протяжении всей книги не оставляет чувство, что Уайлдер пишет на века — созидает красоту»

(«Нью-Йорк телеграмм»).

«Подлинная красота»

(«Доминион ньюс», Моргантаун, Западная Виргиния).

«Изысканная красота»

(«Бостон транскрипт»).

«Праздник красоты»

(«Бристол таймс», Великобритания).

Изабель Патерсон писала в «Нью-Йорк гералд трибюн»: «Проза Уайлдера так же чиста и прозрачна, как кастильский источник, в котором он черпает свое вдохновение».

«Самое убедительное, что можно сказать в пользу этого романа, — просто приводить из него цитаты», — с восторгом отмечала на страницах «Сатердей ревю» Мэри Лэмбертон Беккер, приводя вслед за другими рецензентами обширные выдержки из романа, прежде всего начальные строки.

Были, впрочем, и кисло-сладкие отзывы. Иные критики упрекали автора за излишне аффектированный стиль.

«Тонкое письмо Торнтона Уайлдера отдает красивостью рекламного буклета»

(«Нью-Йоркер»).

«Слишком заумно»

(«Нью-Йорк сан»).

«Искусственно и бескровно»

(«Сатердей ревю»).

Но все это скорее мелкие уколы, касающиеся вкуса и повествовательной техники, особенно на фоне критических суждений, в которых высказывались сомнения по поводу содержания романа. Следует помнить, что он появился в книжных магазинах уже в новом десятилетии, означавшем наступление совершенно новой эры в глазах тех, кто пережил двадцатые годы. Дата публикации на четыре месяца отстоит от краха нью-йоркской фондовой биржи, что обычно считается началом Великой депрессии. Испытывая воздействие социальной и политической напряженности времени, иные критики признают, что Уайлдер использует античность для рассуждения о вечных, временных проблемах, однако сомневаются, достаточно ли этого.

«Книги Уайлдера, о чем бы они ни были написаны, читаешь с удовольствием и пользой для себя, — рассуждает на страницах «Нью рипаблик» (март 1930 года) Эдмунд Уилсон, — но именно потому, что писатель этот, вне всяких сомнений, первосортный, хотелось, чтобы он больше внимания уделял делам насущным».

Выступая в ежемесячнике — законодателе литературных мод — «Буклигмансли» (апрель 1930 года), Лорин Пруэтт делает дежурный реверанс в сторону романа, этого «скромного образца изысканного письма», но тоже задается вопросом, насколько он отвечает потребностям современного читателя:

«Язычество проходит в сомненьях, мучениях, исканиях; является на свет Иисус Христос. Но достаточно ли этого для нас сегодня? Притча Торнтона Уайлдера связана с колебаниями и трудностями современности, а ответы, которые он дает, отстоят от нас на две тысячи лет. Можно, конечно, сказать, что утилитарная литература отжила свое и сейчас любое положительное слово будет воспринято с чувством определенного облегчения. Когда изучение дна жизни утрачивает живость и непринужденность, люди, весьма вероятно, возвращаются к созерцанию звездного неба, и, кто знает, быть может, век веры уже на пороге, но веры во что? Сомнительно, чтобы мы нашли ответ, оборачиваясь назад… Современность в «Женщине с Андроса» ощущается вполне определенно. В романе есть уважение к человеческой личности, в нем есть сострадание, нежность и проблески прекрасного, но не хватает трагизма и леденящего душу ужаса, которые должны бы занять законное место в любом повествовании о жизни человеческой, не хватает мускульной силы, о чем свидетельствует неубедительная фигура Памфилия. И поскольку это уже четвертое произведение автора, его литературная будущность вызывает печальные сомнения».

Майкл Голд, писатель-коммунист, редактор левого литературного журнала «Нью Мэссиз», таких сомнений не испытывает. Рецензируя в апрельском выпуске своего ежемесячника «Женщину с Андроса», он называет ее автора «маленьким англо-американским викарием, похожим на эльфа». Но и это еще не все. «Да, — продолжает он, — Уайлдер пишет на безупречном английском, но нечего ему на этом безупречном английском сказать нам. Это красивый, напомаженный, причесанный, отлично убранный труп, покоящийся в окружении священных огней и цветов прошлого; но стоит его вынести на солнечный свет, как он тут же начнет вонять». Это было слишком даже для единомышленников Голда. Один из них, Дж. К. Нитс, вступился за Уайлдера уже в следующем номере того же издания: «Безупречный английский — совсем недурная вещь. Почему, собственно, должны вызывать возражения тонкий выбор слов, превосходно организованная проза?» Нитс восхищается «великолепным построением, экономностью повествовательных средств, кристально-чистым стилем» романа и отмечает, что «умный пролетарский писатель никогда не фыркнет при виде технических достижений писателя буржуазного».

Но Голду все как с гуся вода. Поручив возможность выступить в осеннем (1930 г.) книжном приложении к журналу «Нью рипаблик», он обрушился на все написанное Уайлдером. Статья называлась «Уайлдер — пророк благопристойного Христа», и изображался в ней Пулитцеровский лауреат как уличный зазывала, рекламирующий буржуазную традицию благопристойности в литературе, призванную скрывать от общества «реальные проблемы». Голд обвинял Торнтона Уайлдера в пропаганде «музея… в противовес подлинной действительности», уподоблял последний его роман «очередному хитроумному отступлению в глубины времени и пространства». «Где в этих маленьких романах нынешние улицы Нью-Йорка, Чикаго и Нового Орлеана?» — вопрошал он автора, чье творчество характеризовал в целом как «синтез литературы для горничных, трактатов для воскресных школ и бульварного благочестия». Заключал он свою диатрибу следующим вызовом: «Пусть мистер Уайлдер напишет книгу о современной Америке. Можно с уверенностью предсказать, что она полностью раскроет его фундаментальную умственную пустоту и искусственность, ныне прикрытые греческой хламидой».