Читать книгу "Сказание о Старом Урале - Павел Северный"

Туман над рекой все гуще и белее. Он уже заползает с воды на струг.

Подумал Семен и об Анне. Мысль эта вытеснила все прочие раздумья. Анна возникла перед ним, как живая, а в ушах зазвенел ее голос. Порой думалось, что уж не нарочно ли подослал кто-то эту женщину в его жизнь, чтобы затуманить ему рассудок. Сознавался себе сам, что и эту гордую боярыню первый раз обнял с голоду по женскому телу, но потом... Потом он стал все более и более ценить ее, дорожить ею. Что привязало его к Анне? Властная душа ее или еще более властный дурман белого тела, от которого обмирал рассудок? Никогда не боялся он ничьих угроз, а когда Анна в последнее свидание пригрозила ему разлукой, он почувствовал настоящий страх.

Лежал Семен и слушал перекличку кормчего с дозорным промерщиком, услышал слова про туман... До восхода солнца кормчий решил пристать к берегу.

3

На носу промерщик, вытягивая шест из воды, невзначай окатил спавшего Досифея. Тот приподнялся, отряхиваясь, а виновник, зная нрав Досифея, поскорее отбежал в сторону. Строгановский доверенный усмехнулся:

– Не бойся, курчавый чемор. Понимаю, что ненароком окропил. Неужли к берегу воротим?

– Туманище. Ничегошеньки не узришь.

– Пожалуй, что и так.

Досифей подошел к хозяину.

– Не спишь, Семен Аникьич? А я успел смотать сна моточек бабе на платочек. Жестко только. Видать, кость во мне все ближе скрозь мясо к коже лезет.

– Чего ради стал, Кронид? – спросил Семен у кормчего.

– Боязно, хозяин. На Щучьих ташах можно струг разбить. Вот передохнем малость, и прояснеет на Каме. А пока хочу гостью нашу спросить, каково ей с нами в пути можется. Все же живая душа, хотя и нерусская.

В ответ на слова кормчего Досифей засмеялся:

– Ишь ты! Женатый, а на девку глаза косишь? Погоди, скажу Настасье, она спину вальком тебе прогладит! Вороти к баскому сухому месту, надо ноги на земле поразмять.

– Вместе пойдем на берег, – сказал Семен.

– Как хочешь...

Солнце уже начинало пригревать, а густой туман все еще прятал причаленный к берегу струг.

Семен Строганов и Досифей шли прибрежным лугом, приминая ромашки и колокольчики, обмытые обильной росой.

– Так и запомни, Досифей. Денька два пображничаешь в Кергедане, на отца моего в Конкоре поглядишь, каким стал, и – за работу. Григорию ни единого слова о том, куда подаешься. После ледостава сам к вам на всю зиму приеду жить.

– А ее когда на Косьву из Чердыни везти?

– Боярыню Анну привезешь, когда лист с березы осыплется.

– Силой взять придется?

– Добром поедет. Пошлешь только к ней человека упредить. Она пойдет в лес по грузди, а в лесу ты велишь вогулам ее схватить. Сам в Чердынь носа не показывай.

– Воевода шум великий подымет.

– Уж больно шибко зашумит – ты его роток и прикроешь.

– Понятно. Игву в какое место приткнешь?

– Бате нашему покажем, а после с собой на Косьву прихватишь.

– Не замай! Там она не нужна.

– Возьмешь. Понял?

– Да из-за нее мои мужики дуреть начнут.

– Эх, брат, вижу: борода седая выросла, а ума не вынесла! Мужики в острог подадутся с женами! Вот и велю я тебе эту Игву взять, чтобы ты там на чужих баб не заглядывался.

– Тогда окрестить сперва надо!

– Ну и что? Попа, что ль, не упросишь? Овчинка-то выделки стоит.

– Да, слава богу... Зачем острог на Косьве решил ставить? Неужли с нее к Чусовой руки потянешь?

– А может, и подальше. Может, в самое Сибирь.

– Сказал тоже! Это у тебя от бессонницы с языка слетело. Хошь ты и Семен Строганов, но про Сибирь и тебе заговаривать раненько. Еще отчий дом не обжит ладом!

– Поживем – увидим. Коль память не коротка, должен вспомнить: все, о чем когда говорил, все и оживил на камской земле.

– Мне что? Поживу и увижу, ежели ждать не век.

– На Косьве новое богатство на примете есть.

– Невидаль какая. Медведей везде пропасть.

– Камень горючий нашли мужики.

– Какой камень?

– Горит жарким огнем, какого от дров не бывает.

– Не пустое ли бают?

– По-чудному мужики на тот камень наткнулись: увидали на берегу Косьвы; из себя – черный, поглянулся им. Наломали и решили из него в бане каменку сложить, пар поддавать. Сложили, затопили каменку, а она и загорелась страшным жаром, от которого баня занялась пламенем. Ты рот не разевай! Будем живы, так еще и не такое в этом краю найдем. Самоцветы бы отыскать.

– Золото бы найти, хозяин.

– Верю, что есть здесь и золото.

Со струга донесся голос кормчего:

– Хозяин, время дале бежать! Гляди, сохнет туман.

– Пойдем, Семен Аникьич, а то от твоих сказов в моей башке воробьи зачирикали. Камень горючий! В сказках о нем поминают, но ведь на то и сказка. Дитя малое поймет: баня сгорела оттого, что каменку мужики плохо сложили. Поверю, когда своими глазами увижу, как косвинский черный камень пламенем берется.

– Больше моего в крае прожил, а нового, что неприметно лежит, разглядеть не умеешь!

– Зато на тебя, хозяин, да с батюшкой твоим, вдосталь нагляделся. Прости господи, еще, пожалуй, лесенку в небо узрю да от вас и полезу прямо к апостолу Петру... Пойдем на струг! Туман давно поредел.

Но едва они подошли к стругу, как из ближнего леса свистнула стрела. Возле самых ног Семена Строганова она чуть не наполовину впилась в речной песок. Досифей резко кинулся в сторону, пропуская Строганова вперед.

– Никак, напугала тебя? – спросил тот спокойно.

– Проклятый! Из засады!

Строганов наклонился и вытащил стрелу.

– Черемис с тетивы спустил. Оперенье воронье.

– Не унимается у нас разбой этот.

Досифей заслонил хозяина, отступая к стругу.

– Не заслоняй! Себя береги. Верю, что умереть суждено мне не от стрелы.

– Брось ее, хозяин!

– Нет, не брошу. Все пущенные в меня стрелы берегу. Пока мимо пролетают. Эта вот – двадцать осьмая по счету...

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Начинал богатеть строгановский род не с Иоаникия-купца. Еще дед его Лука Строганов с великой честью попал на летописные страницы: помнят летописи, как выкупил из плена Лука Строганов ни много ни мало, а самого правителя Руси, московского великого князя Василия Васильевича по прозванию Темный, что приходится прадедом царю Ивану Грозному. Знать, не забывал сей услуги роду своему и сам государь Иван Васильевич: многие льготы давал внуку избавителя отцова и сыновьям Иоаникия – Семену, Григорию и Якову, а в 1558 году пожаловал Строгановых новыми пустыми землями на Каме.