Читать книгу "Билли Батгейт - Эдгар Доктороу"

Позднее, когда утро проникло в подвальный кабинет, мистер Берман оторвался от стопок кассовых чеков, сказал «Ну?» и посмотрел на меня сквозь очки своими карими, с голубой каймой глазами. Я заметил, что тот человек пользовался собственными спичками и оставил коробок в пепельнице; когда он ушел, я вынул коробок из мусорного ящика за баром. Но время доказательств еще не пришло. Достаточно было только сделать основную атрибуцию.

— Он не отсюда, — сказал я. — Этот хмырь из Кливленда.

В то утро спать мне не пришлось. Мистер Берман послал меня позвонить из телефонной будки, я набрал номер, который он дал, и после трех гудков повесил трубку. Возвращаясь, я захватил кофе и булочки. Появились уборщицы и навели чистоту в клубе. Теперь внутри было приятно и спокойно, все огни, кроме лампочки над баром, были погашены, кое-какой свет пробивался с улицы и через занавеси входных дверей. Среди прочего я научился понимать, когда я должен быть под рукой и на глазах, а когда под рукой и не на глазах. Теперь я выбрал второе, возможно, потому, что мистер Берман был не расположен говорить со мной. В утренних сумерках я сидел наверху около бара один, усталый как черт, не без гордости думая о том, что я сделал полезное дело, которое называлось, как я уже знал, опознанием. Но затем неожиданно появился Ирвинг, а это означало, что где-то неподалеку и мистер Шульц. Ирвинг зашел за стойку, положил в стакан немного льда, разрезал лайм на четыре части и выдавил сок в стакан, затем наполнил стакан из сифона сельтерской водой. Проделав все это самым тщательным образом — на стойке бара остался только круглый влажный след от стакана, — Ирвинг выпил свой напиток залпом. Потом он вымыл стакан, вытер его полотенцем и поставил под прилавок. В этот миг мне пришло в голову, что мое самодовольство неразумно. Оно покоилось на вере в то, что я являюсь субъектом собственного опыта. А потом, когда Ирвинг пошел открыть входную дверь, в стекло которой кто-то уже стучал несколько минут, и впустил неуместного здесь городского пожарного инспектора, выбравшего именно это время, а причина была разве что в словах, которые искристым утром нежно прошептал ветерок в великом каменном городе, словах о том, что один вождь умер, а другой умирает, которые разнеслись, будто пыльца с маленьких пустынных цветочков и исполнили пророчества древних племен; еще до того, как это произошло, я понял, к чему может привести ошибка в рассуждении, я понял, что предположение опасно, что уверенность смертельна, что этот человек преувеличивает свое значение в теории инспекций, и тем более в системе пожаров. Ирвинг был уже готов выложить ему деньги из собственного кармана, и парня через минуту и след бы простыл, но случилось так, что как раз в это время мистер Шульц поднимался снизу, ознакомившись с утренними новостями. В другой ситуации мистер Шульц оценил бы наглость этого человека и отсчитал бы ему несколько долларов. Или, возможно, сказал бы, что ему, гаду вонючему, с таким дерьмом лучше бы сюда не соваться. Или, раз тебе что-то не нравится, жалуйся в свое управление. Он мог сказать, что я, мол, сейчас позвоню, и из тебя, ублюдка, отбивную сделают. Но вместо этого он зарычал от ярости, сбил инспектора с ног, сломал ему шею и раскроил череп о пол танцплощадки. Вот что стало с молодым курчавым парнем — кроме молодости и курчавости в рассветных сумерках я больше ничего не разглядел; он, видимо, был всего на несколько лет старше меня, и у него — кто знает? — могли быть жена и ребенок в Квинсе, и он, как и я, мог иметь планы на жизнь. Я еще никогда не видел убийства так близко. Я даже не знал, сколько времени прошло. И самым невероятным были звуки — пронзительные, какими иногда бывают крики женщин в постели, только эти оскорбляли идею жизни, оскорбляли и унижали. Мистер Шульц поднялся с пола и отряхнул пыль с колен. На нем не было и пятнышка крови, хотя она струйками растекалась по полу и стояла лужей вокруг головы убитого. Мистер Шульц подтянул брюки, поправил волосы и галстук. Дышал он тяжело и прерывисто. Казалось, он вот-вот расплачется.

— Уберите отсюда это дерьмо, — сказал он, обращаясь и ко мне тоже. А потом ушел вниз.

Я был не в силах пошевелиться. Ирвинг велел мне принести из кухни пустой мусорный бак. Когда я вернулся, он уже сложил тело пополам, привязав голову к лодыжкам пиджаком этого парня. Теперь я думаю, что Ирвингу пришлось сломать позвоночник убитого, чтобы сложить тело так компактно. Лицо мертвого инспектора закрывал пиджак. Это принесло мне большое облегчение. Торс был все еще теплый. Мы впихнули тело в жестяной мусорный бак головой вверх, а оставшееся пустое пространство заполнили древесной стружкой, в которую упаковывают бутылки французского вина, кулаками забили поплотнее крышку и выставили бак наружу, как раз когда на 56-ю улицу выехал мусоровоз. Ирвинг перебросился парой слов с водителем. Мусор из коммерческих учреждений убирают частные фирмы, муниципалитет обслуживает только граждан. Двое парней подают снизу баки тому, кто стоит на платформе среди мусора. Он вываливает содержимое бака и бросает пустой бак тем, что внизу. С грузовика сбросили все баки, кроме одного, и даже если бы вокруг толпились люди, которых, естественно, не было, — кому захочется прохладным летним утром наблюдать за уборкой вчерашнего мусора; моторы гудят, баки с грохотом швыряют на тротуар — никто бы и не заметил, что грузовик уехал с одним полным баком, который утопили в дурно пахнущих остатках пленительной ночи, и уж тем более не смог бы вообразить, что через час-другой трактор зароет этот бак глубоко под вожделенную поживу морских чаек, летающих кругами над насыпным берегом Флашинг-Медоу.

Ирвинга и Аббадаббу Бермана угнетала незапланированность убийства. Я видел это по их лицам. Их мучил не страх будущих осложнений и не профессиональное беспокойство. Дело в том, что несчастных идиотов, которые имеют собственную точку зрения на сильных мира сего, а точнее, свое убогое представление о сильных мира сего, убивать необязательно. Этот парень в криминальном бизнесе практически не участвовал. Через какое-то время даже мистер Шульц помрачнел. Он выпил пару коктейлей «черри хирингс», которые приготовил для него Ирвинг. Он понимал, что причиняет вред и себе, и другим, но ничего поделать с собой не мог. Он своим гневом будто бы и не управлял.

— Не могу терпеть, когда лезут в карман на людях, — сказал он. — Ирвинг, ты помнишь Норму Флой, эту язву, которая стоила мне тридцать пять тысяч долларов? Она набросилась на меня из-за дерьмового инструктора по верховой езде. И что я сделал? Я рассмеялся. Ей это было только на руку. Конечно, если она когда-нибудь попадется мне, я вышибу ей все зубы до единого. А может, и нет. Эти типы выставляют все напоказ. Сначала говенные пожарные инспекторы. Дальше кто, почтальоны?

— У нас еще есть время, — сказал мистер Берман.

— Знаю, знаю. Но любое положение лучше нынешнего. Я больше не могу. Я слушал слишком многих адвокатов. Ты знаешь, Отто, что федеральные прокуроры не дадут мне заплатить налоги, которые я им должен.

— Знаю.

— Я хочу еще раз встретиться с Дикси. И мне надо все выяснить с Хайнсом. После этого мы выйдем навстречу тому, что нас ждет.

— У нас есть еще кое-какие ресурсы, — сказал мистер Берман.

— Это верно. Мы должны сделать пару необходимых шагов, а потом будь что будет. Эти сукины сыны у меня попляшут. Они еще попомнят Немца Шульца.