Читать книгу "Последний побег - Трейси Шевалье"

— Что ты делаешь? — спросила та. — Зачем так много иголок?

— Я готовлюсь заранее, чтобы потом не отвлекаться, когда закончится нитка, — объяснила она. Белл Миллз не удивилась, увидев, что Хонор готовит сразу несколько иголок. Но Белл и сама являлась искусной швеей.

— Да, это удобно, — произнесла Абигейл таким тоном, словно удобство в работе было вовсе не тем, к чему стоит стремиться.

Хонор скрепила булавками два шестиугольника, уже приметанных к шаблонам — зеленый и коричневый, — и принялась пришивать их друг к другу «потайным» швом. Она всегда шила белыми нитками, независимо от цвета ткани. Дойдя до конца одной стороны, приложила к готовой фигуре еще один шестиугольник.

Абигейл снова уставилась на нее:

— Как у тебя получается шить так быстро?

— Я шью короткими нитками.

Хонор заметила, что Абигейл отмерила нитку длиной с ее руку.

Абигейл взяла одну из готовых розеток, сшитых Хонор.

— Какие стежки! — воскликнула она, растянув розетку в руках. — Ровные и аккуратные. Такого я не видела давно. С тех пор, как была совсем маленькой, в Пенсильвании. У нас соседка была — настоящая мастерица. — Она смяла один лепесток. — Что там, бумага?

— Да. А разве вы не пользуетесь бумажными шаблонами?

— Нет.

— Мы в Англии шьем фигуры по бумажным шаблонам. Получается аккуратнее, и фигуры точно подходят друг к другу, когда собираешь их в одеяло. — И Хонор протянула Абигейл несколько бумажных шестиугольников.

— Но ведь одеяло будет шелестеть!

— Мы потом вынимаем бумагу, когда сшито все полотно. — Хонор всегда нравилось вынимать бумажные шаблоны. Нравилось, как жесткий узор, укрепленный бумагой, становится мягким и уютным.

Абигейл вертела в руках бумажные шаблоны.

— Десять фунтов муки, — прочитала она вслух. — Одна голова сыру. Я не хотел… далеко от Дорчес… скоро вернусь…

Хонор застыла. Это было письмо от Сэмюэла — коротенькая записка, в которой он сообщал ей, что поехал навестить родственников в Эксетере и вернется через неделю. Тогда это письмо не казалось важным, и Хонор пустила его на шаблоны. Но теперь оно преисполнилось нового значения. В Эксетере Сэмюэл встретил женщину, на которой женился.

Хонор приподняла свою швейную шкатулку, чтобы Абигейл положила шаблоны на место. Но та продолжала рассматривать исписанные листы бумаги, пока Хонор молча ждала. Наконец Абигейл убрала шаблоны в шкатулку.

— Я все-таки предпочитаю аппликации, — произнесла она, разгладив у себя на коленях квадрат из белой, красной и зеленой ткани. — Шить несложно, а получается красиво.

Хонор видела, что стежки у Абигейл грубые, неаккуратные, разной длины.

Неудивительно. Чтобы шов получался ровным, швея должна быть внимательной и настроенной на работу. Также ей следует позаботиться о том, чтобы работать было удобно. Абигейл же сидела, сгорбившись над шитьем — пальцы напряжены, нитка постоянно путается. Сделав два-три стежка, Абигейл отвлекалась, бросала иголку, смотрела на улицу, а то и вовсе вставала и шла пить воду. Хонор знала беспокойных, вертлявых работниц — такие встречались даже среди квакеров, и некоторых она сама учила шить. Она всегда думала, что ее собственное умение делать ровные стежки происходит от долгих периодов молчания на собраниях. Когда в твоих мыслях царит покой, то и рука твердая. А чем тверже рука, тем аккуратнее шитье. Хотя, похоже, молчание действует так далеко не на всех, кто берется шить.

Хонор не пыталась учить Абигейл, подсказывать, как лучше держать иголку и закреплять нитку двойным швом назад вместо того, чтобы просто завязывать узелок. Не советовала ей сесть прямо и пользоваться наперстком, чтобы не колоть себе пальцы и не пачкать кровью белую ткань. Ей было достаточно того, что у нее есть возможность сидеть рядом с кем-то еще и заниматься знакомым делом — тем, которым она занималась всю жизнь.

— Когда люди увидят, как ты умеешь шить, — сказала Абигейл, — им сразу захочется, чтобы ты сделала им одеяла.

* * *

Постепенно Хонор знакомилась с жителями Фейсуэлла. Люди подходили знакомиться, когда Абигейл с Хонор сидели на переднем крыльце. Абигейл взяла Хонор в поездку на ферму за городом, где продавали молоко и сыры, и там она познакомилась с фермерами и с несколькими покупателями. В день, когда должно было состояться собрание, зарядил дождь, и Абигейл объявила, что она никуда не пойдет в такую погоду. Поэтому Хонор впервые попала на фейсуэллское собрание Друзей лишь через неделю после приезда.

Молитвенный дом в Фейсуэлле состоял из одной комнаты с белеными стенами и окнами на всех четырех сторонах. Размером был примерно с бридпортский молитвенный дом, но поскольку Друзей в Фейсуэлле было меньше, помещение казалось гораздо просторнее, чем дома. Скамейки стояли рядами у всех четырех стен, а посередине оставалось пустое пространство, где располагалась печка — сейчас не растопленная, — с изогнутой трубой, уходящей в дыру в потолке. Одна из скамеек, как выяснила Хонор, предназначалась для старейших членов общины, к которым все остальные Друзья обращались за наставлением и советом.

Она с нетерпением ждала дня собрания. В последний раз она была на собрании еще в Филадельфии, и ей не хватало ощущения покоя и умиротворения, какое обычно испытывала на молитвенных встречах. Тишина и молчание, которые так нравились Хонор, воцарялись на собраниях не сразу. Подобно пыли, поднятой при уборке, они должны были «улечься». Люди ерзали на скамьях, пытаясь сесть поудобнее, шебуршились и покашливали — физическое беспокойство отражало состояние их мыслей, занятых повседневными заботами. Но постепенно, один за другим, они прекращали вспоминать о делах, об урожае, о хлебе насущном, о недовольствах и обидах — и сосредотачивались на внутреннем свете, ведь он, как они знали, был проявлением Божественного в человеческом сердце. И сама тишина обретала новое качество, и в какой-то момент начинало казаться, будто воздух сгустился, пронизанный безмолвием. И хотя не бывало никакого особого знака, сразу же становилось понятно, что люди, отринув земные заботы, соприкоснулись с чем-то глубоким и светлым. Именно в эти мгновения Хонор погружалась в себя. Словно уходила в некое место, пронизанное беспредельным умиротворением. Она могла оставаться там долго-долго. И судя по открытым лицам сидящих рядом Друзей, они испытывали то же самое.

Иногда кто-нибудь из них чувствовал внутренний призыв заговорить и выступал с проповедью, будто ему открылась истина свыше. Они говорили продуманно и прочувствованно, цитируя отрывки из Библии. Выступить с речью мог любой член общины, но чаще всего выступал кто-нибудь из старейшин. Хонор ни разу не заговаривала на собраниях. То, что она переживала, пребывало вне слов. И не стоило даже пытаться описать это словами.

И все же, хотя собрание в Фейсуэлле практически не отличалось по форме от бридпортских, Хонор так и не сумела очистить свой разум от суетных мыслей. Место было чужое. Свет, запахи, воздух — все чужое. И столько новых, незнакомых лиц. Да еще за окном стрекотали сверчки и кузнечики. Здесь они были громче, чем в Англии. Намного. И отгородиться от шума было непросто.