Читать книгу "Рейхов сын - Сэй Алек"

Чего уж там такого углядели французы, было неизвестно, однако еще через четверть часа в гости пожаловали шесть Armstrong Whitworth A. W.38 Whitley (во главе с целым комэском, винг коммандером RAF Уэлсли, чего егеря так и не узнали). Двухмоторные британцы отбомбились тоже не слишком удачно — мешали горы, низкая облачность и заградительный огонь из всего, что было под рукой, включая майорский «Вальтер». Стрелял из своего пистолета-пулемета и Генка, разрядив целых две обоймы, хотя сильно сомневался, что хоть куда-то попал.

Был ли огонь с земли успешным, сказать трудно. Из всех заходивших на цель средних бомбардировщиков, да и то, уже отбомбившись, задымил только один, да и тот благополучно ушел на втором, неповрежденном моторе, но поразить позиции горных стрелков им практически не удалось — лишь две бомбы упали непосредственно на егерей, вырвав из строя убитыми и тяжело ранеными двенадцать человек. Невеликие потери для батальона, конечно, но Генка в ту сторону старался не глядеть, полностью сосредоточившись на служебных обязанностях. Убитые близким взрывом авиабомбы — штука на вид малоаппетитная.

Ну, а еще позже, как говаривал их учитель труда в интернате, «началось в колхозе утро». В смысле — с южного направления поперли британская пехота и бронетехника.

Врагов было много. Очень много. Фаненюнкер едва не осип, постоянно докладывая Шранку по полевому телефону обо всех их перемещениях, обходах, маневрах, а у Генки от непрерывного глядения в бинокль начали слезиться глаза.

От полного уничтожения пока еще спасала батальон относительная узость перевала, не дававшая развернуться английским танкам, чтобы задавить немцев массой. Да и далеко не линкоровская броня легких танков тоже удерживала вражеское командование от необдуманных поступков.

Глухо рявкали горные пушки, тявкали с обеих сторон минометы, гагахали танковые орудия, трещали без умолку пулеметы и сухо кашляли винтовки. Англичане, укрываясь то в складках местности, то за подбитой бронетехникой, все ближе и ближе подбирались к позициям обороняющихся, а доползшие наконец до поля боя «Матильды» медленно, но уверенно двигались вперед, не обращая внимания на огонь противотанковых ружей и сорокасемимиллиметровки. Двух оставшихся горных орудий эти танки тоже не особо-то опасались, как и единственного уцелевшего к этому времени румынского бронеавтомобиля, периодически выползавшего из укрытия, полосовавшего наступающих короткими очередями и вновь прятавшегося.

Ко всем прочим неприятностям, час назад чем-то перебило телефонный провод, и теперь Ортруд, словно в славные, но очень уж технически слаборазвитые времена Фридриха Великого, вынужден был отправлять сообщения с вестовыми. Некоторые из них возвращались, а некоторым… не везло.

Кудрина Инго берег. Во-первых, дите же еще. На свои пятнадцать с половиной русский недокормыш не выглядел ну никак. Во-вторых, глазастый оказался, черт. Ни одного шевеления со стороны врага не упускал. Но наступил все же такой момент, когда их осталось всего двое, а доставить сообщение надобно было срочно.

— Гейнц, срочно беги к расчету орудия номер два, — приказал Ортруд. — Скажи, их с левого фланга обходят. Два отделения, может больше.

И Генка побежал. Да вот только добраться никак не получалось. Стреляли.

Шумно выдохнув и открыв глаза, Гена выглянул из-за разбитой бронемашины, не целиком, так — одним глазком, проверяя, свободен ли путь, да так и обмер. До цели было метров пятьдесят. Долгих пятьдесят метров. А примерно вдвое ближе, чуть в стороне, но все равно почти что ровно посредине между ним и пушкой залегли, укрывшись за камнями, с десяток английских солдат, явно приготовившихся к атаке.

В книжках, которые Генке приходилось читать, всегда о таком писалось как-то… возвышенно, что ли. «Ледяные лапы страха сжали его сердце…» или «Ужас сковал его члены…», и дальше в том же духе. Сам же Генка скорее мог охарактеризовать свое состояние как «обосраться с перепугу можно». Это, конечно, не так красиво, зато очень точно.

Трясущимися руками он сорвал с пояса гранату и начал отвинчивать колпачок в нижней ее части — капсюль-детонатор был вставлен под чутким присмотром Ортруда еще до первого налета. Колпачок откручиваться не желал ни в какую. Наконец до парня дошло, что он, с перепугу, крутит его не в ту сторону, и снять упрямый колпачок удалось. Из рукоятки выпал белый фарфоровый шарик на шелковом шнурке.

«Дергать энергично, дергать энергично», — повторял он про себя, как верующий молитву (сам-то Генка, выросший в прогрессивном социалистическом государстве, относил себя к атеистам). — «Энергично…»

Граната с выдернутым запальным шнуром полетела в сторону англичан, и парень, от досады и злости на себя, закусил губу до крови. Перелет!

Слова, которые он по этому поводу выпалил шепотом, безбожно скрещивая немецкий с «великим и могучим», советскому пионеру знать ну никак не полагалось.

И тут, неожиданно, злость вытеснила из мальчишки страх. Злость на этих англичан, которым он ничегошеньки не сделал, но которые хотят его угробить, на собственную трусость и дрожащие с перепугу руки и ноги, злость на себя, так неудачно бросившего злополучную гранату, к тому же так и не взорвавшуюся через положенные пять секунд гранату в придачу. Генка перевел свой пистолет-пулемет на стрельбу очередями, и собрался стрелять по британцам, которых так и не заметили артиллеристы, увлеченно лупящие по приближающемуся танку.

И тут англичане рванули в атаку. Генка выскочил из-за бронеавтомобиля, вскинул MP.41… и граната, до которой добежали палящие из всех стволов «томми» наконец взорвалась — через долгие полминуты после того, как он выдернул запальный шнур.

Генка все же выпустил очередь по врагам, практически одномоментно со взрывом. Может, в кого-то и попал, а может, всех посекло осколками — этого он не знал, однако же ни одного из атаковавших немецкие позиции англичан в стоячем состоянии парень больше не наблюдал. Генка от удивления даже застыл на несколько мгновений этаким памятником самому себе. И совершенно напрасно.

Несколько пуль цокнули по камням и броне подбитого OA vz.30 почти одновременно, затем Генка почувствовал тупой удар в левую ногу, миг спустя понял, что та его больше отчего-то не держит, а сам он падает. Да, он грохнулся, едва не выпустив из рук пистолет пулемет, и с изумлением уставился на свою левую штанину, по которой стремительно расползалось кровавое пятно.

«Это что, меня ранили? — как-то отстранено удивился он. — Надо до артиллеристов доползти, у них аптечка, наверное, есть. А может, не ранили? Не больно ведь…»

Боль, тянущая и выматывающая, пришла чуть позже, когда он полз к позиции горного орудия. Полз, превозмогая и боль, и головокружение, и подступающую сонливость, и «черных мух» перед глазами. Полз, так и не выпустив из рук пистолет-пулемет. Не потому, что боялся утратить личное оружие — толку-то было с него без патронов, — а потому что просто не догадался бросить этот тяжелый, мешающий ему передвигаться предмет.

«Интересно, а почему они не стреляют? — подумал он, добравшись наконец до цели и пытаясь перелезть через бруствер. — А вот почему… Убили всех… А спусковой шнур-то натянут. Не успели бабахнуть напоследок ребята».