Читать книгу "Зеленая - Джэй Лейк"

Я радовалась тишине и покою. Почти постоянно моя жизнь находилась под чьим-то бдительным надзором. Как же хорошо помолчать вместе с единственной подругой!

— Ты не боишься лазать по деревьям, — начала Танцовщица. — Это меня радует.

Я сдавила ладони.

В ее голосе зазвучали печальные нотки.

— На моих уроках ты можешь говорить, когда захочется.

— Госпожа, мне очень понравилось на дереве.

— Вот и хорошо. Хочешь повторить — при луне?

— Когда дерево темное? — Интересно, удастся ли мне забраться наверх? Тогда я была еще очень мала и потому почти не боялась; я готова была залезть всюду, лишь бы мне разрешили.

— Твоя подруга, луна, многое подскажет твоим глазам.

На мне была простая сорочка, а сверху — грубый шерстяной плащ, который я соткала сама. Руки и ноги у меня были голые.

Я полезла наверх. В душе еще жили воспоминания о самом первом разе. Пальцы радостно ощупывали узловатую, корявую кору. Босые ноги уверенно нащупывали ветки. Они были разные, и я взбиралась по ним легко, как по ступенькам лестницы.

Лезть на дерево было радостью. Забираясь наверх, я вспоминала время, когда была свободной. Свободы меня лишили, когда увели от Стойкого с его деревянным колокольчиком. Федеро крепко взял меня за руку и увел. Ничего удивительного, что госпожа Тирей так решительно не одобряла лазанья по деревьям. Чем выше я поднималась, тем больше воспарял мой дух, а древняя луна казалась моей самой старой подругой.

Я лезла и думала: вот если бы гранатовое дерево оказалось очень высоким, если бы оно возвышалось над всем городом Медные Холмы, удалось бы мне с вершины разглядеть дорогу домой, к папиному костру и одышливому дыханию буйвола?

Верхние ветви были легкими и тонкими. Они раскачивались даже под моим тогда еще легким весом. Сверху я видела крышу Гранатового двора. Листы меди, которые спасали нас от дождя, тускло поблескивали при луне. По верху серовато-голубой стены шла широкая, плоская дорожка — с земли ее не было видно. Я поняла, что там ходят караульные, солдаты, и сразу вспомнила стихи о войне, которые во множестве читала мне госпожа Даная. Почему Гранатовый двор охраняют? Дальше виднелись крыши домов; я мельком видела город, который почти не успела разглядеть, когда приплыла в гавань. С тех пор меня от него спрятали.

Я посмотрела в другую сторону. Более высокая внутренняя стена нашего двора больше походила на башню. В соседних дворах — я мельком видела их несколько раз сверху — виднелись кроны других деревьев. Неожиданно я подумала: а вдруг сегодня другим девочкам тоже позволили влезть на деревья? Может, я увижу других рабынь-кандидаток, которых прячут за серо-голубыми стенами, чтобы никто не осквернил их даже взглядом?

Танцовщица не торопила меня, поэтому я спустилась вниз не сразу. Я посмотрела на навес, закрывавший ткацкий станок, на ларь, в котором хранилась лошадиная сбруя и утварь для ухода за собаками, на сторожку рядом с воротами — оттуда начинался путь к свободе.

Каким бы крохотным ни был мой здешний мир, он казался намного богаче, чем канавы с лягушками по краям папиного поля. Мой отец был крестьянином, хотя я не знала, как на моем языке будет «крестьянское хозяйство». Место, где мы жили, было просто «местом, где мы жили». Дома я не научилась бы ни читать, ни считать, ни готовить вкусные блюда из всевозможных ядов.

Если бы меня не привезли в Медные Холмы, я не была бы рабыней.

— Никто не будет мной владеть! — сказала я на своем родном языке.

Спускаться оказалось гораздо труднее, чем подниматься. Я двигалась очень осторожно и все же два раза едва не упала. Последние десять локтей до земли я пролетела, лишь чудом не ударившись о навес. И все же мне удалось приземлиться на ноги.

Танцовщица смотрела на меня в упор, хотя ее глаза были скрыты тенью.

— Что ты видела там, наверху?

Я открыла было рот, но замолчала. Вряд ли ей хотелось услышать о крытой медью крыше дома, в котором я жила. Что же я в самом деле увидела? Не подумав, я выпалила первое, что пришло мне в голову:

— Путь к свободе!

— Сохрани его в сердце. Я не могу освободить тебя отсюда, но мы вместе можем навещать свободу.

Мне очень хотелось спросить ее, как это сделать, но мне мешала выдержка, которую в меня вколотили.

— А ну-ка, пробегись по двору! Беги как можно быстрее, — приказала Танцовщица.

— Долго бегать?

— Пока я не прикажу тебе остановиться или пока у тебя не подкосятся ноги.

Когда я поднималась к себе в спальню, плечи у меня ныли, а мысли в голове путались.

* * *

После той первой ночной пробежки я с трудом передвигала ноги. И все же ночная тренировка не унизила, а обрадовала меня. Радовала даже заслуженная боль в мышцах. Мне было больно не от чьей-то жестокости. Я честно расходовала силы. Госпоже Тирей Танцовщица сказала, что я растянула мышцы, упражняясь в перекрестном шаге.

В тот день снова приехал Федеро. Он пришел пешком, а не прискакал на лошади, и показался мне каким-то усталым, опустошенным. Море истрепало и запачкало его нарядный бархатный костюм; солнце раскрасило его кожу, и он уже не казался мне опарышем. Федеро напомнил мне спелую ягоду.

Когда пришел Федеро, я занималась во дворе с госпожой Леони. Едва увидев гостя, госпожа Леони встала и пошла искать госпожу Тирей — по крайней мере, я так подумала. Федеро сел на ее маленькую мягкую скамеечку и некоторое время молча смотрел мне в глаза.

Я едва заметно улыбнулась — мне не хотелось выдавать себя.

— Как ты живешь, девочка? — спросил он наконец.

— Я учусь.

— Хорошо. — Федеро взял меня за руку. Несколько раз повернул ее туда-сюда, осмотрел запястье, пальцы, ладонь, тыльную сторону ладони. — Ты хорошо учишься?

— Одни уроки труднее, другие легче.

— Которая из наставниц нравится тебе больше всего?

На миг я позволила себе улыбнуться по-настоящему:

— Танцовщица!

Он улыбнулся в ответ:

— Хорошо!

— У меня есть вопрос. — Мне до сих пор не хватило духу спросить ее саму.

— Можешь его задать, — сухо ответил Федеро.

— Почему у всех наставниц есть имена, а у нее нет? Только название профессии… — «Да и то не совсем точное», — подумала я.

— Хороший вопрос. — Федеро слегка склонил голову, и я увидела у него под глазом красное пятно, как будто его ударили. — Она принадлежит к немногочисленному племени, которое обитает далеко отсюда. Пардайны не открывают свои имена даже друг другу. У них в обычае — они называют его тропою душ — держать в тайне свою подлинную сущность. Говорят, их души так глубоко запрятаны, что живут в переплетении троп других пардайнов еще долго после того, как умирает тело. — Федеро пожал плечами. — Как бы там ни обстояло дело с их душами, многие предпочитают называться по роду занятий. Иным дают имена по цвету глаз или по любимому блюду.