Читать книгу "Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Светлана Алексиевич"

Но это не все…Героический порыв, он тоже был. Его воспитывали… Он нам внушался ещё со школы. От родителей. И там политработники выступали. Радио, телевидение. Разные люди реагировали по-разному: одни хотели, чтобы у них взяли интервью, напечатали в газете, другие смотрели на все, как на работу, третьи… Я их встречал, они жили с чувством, что совершают героический поступок. Участвуют в истории. Нам хорошо платили, но вопрос денег как бы не стоял. Зарплата моя – четыреста рублей, а там я получал тысячу (в тех, советских рублях). По тем временам большие деньги. Нас потом упрекали: «Деньжища лопатой гребли, а вернулись – подавай им машины, мебельные гарнитуры без очереди». Обидно, конечно. Потому что был и героический порыв…

Перед тем, как ехать туда, страх появился. На короткое время. А там страх исчезал. Если бы я мог увидеть – этот страх… Приказ. Работа. Задание. У меня был интерес посмотреть на реактор сверху, с вертолёта: что там случилось на самом деле, как это выглядит? Но это делать запрещалось. В карточку мне записали двадцать один рентген, но я не уверен, что это на самом деле так. Принцип был самый простой: прилетаешь в райцентр Чернобыль (это, кстати, маленький районный городишко, а не что-то такое грандиозное, как я себе представлял), там сидит дозиметрист, в десяти-пятнадцати километрах от станции, он производил замеры фона. Эти замеры потом умножались на количество часов, которые мы налетали за день. Но я оттуда поднялся на вертолёте и полетел на реактор: туда – назад, проход в двух направлениях, сегодня там – восемьдесят рентген, завтра – сто двадцать… Ночью кружусь над реактором – два часа. Производили съёмку в инфракрасных лучах, куски разбросанного графита на плёнке как бы «засвечивались»… Днём их нельзя было увидеть…

Разговаривал с учёными. Один: «Я могу вот этот ваш вертолёт языком вылизать, и со мной ничего не случится». А другой: «Ребята, вы что без защиты летаете? Жизнь себе укорачиваете? Обшивайтесь! Обклепывайтесь!» Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Выложили сиденья свинцовыми листами, вырезали нагрудные жилеты… Из тонкого листового свинца… Но, оказывается, от одних лучей они защищают, а от других – нет. Лица у всех стали красные, обожжённые, не могли бриться. Летали с утра до ночи. Фантастического ничего не было. Работа. Тяжёлая работа. Ночью сидели у телевизора, как раз в то время проходил чемпионат мира по футболу. Разговоры, конечно и о футболе.

Задумываться мы стали… Как бы не соврать… Наверное, года через три-четыре… Когда один заболел, второй… Кто-то умер… Сошёл с ума… Покончил с собой… Тогда начали задумываться. А поймём что-нибудь, я думаю, через двадцать-тридцать лет. У меня – Афган (я там был два года) и Чернобыль (я там был три месяца) – самые яркие моменты в жизни…

Родителям не сообщал, что направили в Чернобыль. Брат случайно купил газету «Известия» и увидел там мой портрет, приносит матери: «На, смотри – герой!» Мать заплакала…"

"Мы двигались к станции…

А навстречу нам шли колонны с эвакуированными людьми. Гнали технику. Скот. День и ночь. Среди мирной жизни…

Ехали… И я, знаете, что увидел? По обочинам дороги. Под солнечными лучами… Тончайший блеск… Что-то кристаллическое блестело… Мельчайшие частички… Ехали в сторону Калинковичей, через Мозырь. Что-то переливалось… Переговорили мы между собой. Удивились. В деревнях, где работали, на листьях сразу заметили прожжённые дырочки, особенно на вишне. Рвали огурцы, помидоры – и там на листьях чёрные дырочки… Осень. Пунцовые от ягод кусты смородины, от яблок ветки до земли гнутся – конечно, не удержишься. Съешь. Объясняли нам, что нельзя. А мы ругались и ели.

Поехал… Хотя мог не ехать. Добровольцем попросился. В первые дни равнодушных там не встречал, это потом вакуум в глазах, когда пообвыкли. Орденок урвать? Льготы. Чепуха! Мне лично ничего не надо было. Квартира, машина… Что ещё? А, дача… Все имел. Срабатывал мужской азарт… Едут настоящие мужики на настоящее дело. А остальные? Пускай сидят под бабьими юбками… У одного, принёс справку, жена рожает, у другого маленький ребёнок… Да, рискованно. Да, опасно – радиация, но делать-то кому-то надо. А как наши отцы в войну?

Возвратились домой. Все с себя снял, всю одежду, в которой там был, и выбросил в мусоропровод. А пилотку подарил маленькому сыну. Очень он просил. Носил, не снимая. Через два года ему поставили диагноз: опухоль мозга…

Дальше допишите сами… Я не хочу дальше говорить…"

"Я только вернулся из Афганистана … Жить хотел. Жениться. Сразу хотел жениться…

А тут – повестка с красной полосой «Спецсборы» – в течение часа явиться по указанному адресу. Мать сразу плакать. Она решила, что меня опять забирают на войну.

Куда везут? Зачем? Информация слабая. Ну, взорвался реактор… Ну и что? В Слуцке переодели, обмундировали и тут приоткрылось, что едем в райцентр Хойники. Прибыли в Хойники, там люди ещё ничего не знали. Они, как и мы, первый раз видели дозиметр. Повезли дальше, в деревню… А там играют свадьбу: молодые целуются, музыка, пьют самогон. Свадьба как свадьба. А нам приказ: срезать грунт на штык… Вырубать деревья…

Сначала выдали оружие. Автоматы. На случай нападения американцев… На политзанятиях читали лекции о диверсиях западных спецслужб. Их подрывной работе. Вечером мы оставляли оружие в отдельной палатке. Посреди лагеря. Через месяц его увезли. Никаких диверсантов. Рентгены… Кюри…

Девятого мая – на День Победы приехал генерал. Построили нас, поздравили с праздником. Один из строя осмелился и спросил: «Почему скрывают, какой радиофон? Какие получаем дозы?» Один такой нашёлся. Так его, когда генерал отбыл, вызвал командир части и дал нахлобучку: «Провокации устраиваешь! Паникёр!!» Через пару дней какие-то противогазы выдали, но никто ими не пользовался. Дозиметры два раза показывали, но в руки никому не дали. Раз в три месяца отпускали домой на пару дней. Наказ один: купить водки. Я притянул на себе два рюкзаки с бутылками. На руках качали.

Перед отправкой домой всех вызывал «кэгэбешник» и убедительно советовал: нигде и никому не рассказывать о том, что мы видели. Из Афгана я вернулся, я знал – буду жить! А в Чернобыле все наоборот: убьёт именно тогда, когда ты – уже дома.

Вернулся … А все только начинается…"

"Что запомнилось…Врезалось в память?

Целый день мотаюсь по деревням… С дозиметристами… И ни одна из женщин не предложит яблоко… У мужчин страха меньше, принесут самогон, сало: «Давай пообедаем». И отказываться неудобно, и пообедать чистым цезием – мало радости. Выпьешь. Без закуски.

Белые грибы хрустели под колёсами машин. Разве это нормально? В реке плавали толстые и ленивые сомы, раз в пять-семь больше привычного. Разве это нормально? Разве…

В одной деревне все-таки усадили за стол… жареная баранина… Хозяин подвыпил и признался: «Молодой барашек. Зарезал, потому что не мог на него смотреть. Ну, и уродина! Есть даже неохота». Я – хлоп стакан самогона. После этих слов… Хозяин смеётся: «Мы тут адаптировались, как колорадские жуки.»

Поднесли дозиметр к дому – зашкаливает…"