Читать книгу "Очень полезная книга - Юлия Федотова"

Там, внутри, было полутемно, бедновато и не сказать, что чисто. Зато тепло и сухо — а что еще надо путнику после долгой дороги? Градус настроения стремительно пошел вверх.

— Чего желают добрые господа? — сонно осведомился трактирщик, упитанный рыжеволосый дядька в заляпанном маслом фартуке.

— Еды! — выпалил Кьетт и протянул хозяину ту из графских грамот, которая гласила, что «подателей сего» следует кормить-поить и брать на постой бесплатно, за счет казны.

Трактирщик пробежал глазами бумагу, и добродушная физиономия его скисла, как старые сливки.

— Ах, даже и не знаю, что вам предложить, добрые господа, — запричитал он. — Буря какая бушевала — страсть, не успел запасы-то пополнить, поиздержался. Ни мяса, ни сыра, ни вина доброго не осталось в кладовой, и тесто нынче баба не затевала, откуда, говорит, опосля такой бури постояльцам взяться. Оно, может, крупа какая завалялась, да молока маленько, так прикажете кашки сварить?

Ивана передернуло. Последнее, чего ему хотелось в жизни, — это кашки на молоке, с самого раннего детства не терпел!

— Не надо каши! — прорычал он.

— Правильно, не надо каши, — поддержал Кьетт, лишний раз доказывая, что жизненный опыт от возраста напрямую не зависит. — Но если любезный хозяин поищет, не завалялось ли у него что-то, кроме крупы, а еще выделит нам хорошую комнату на ночь, у нас найдется, чем его отблагодарить за хлопоты, не дожидаясь, пока это сделает казна.

Трактирщик заметно оживился, кислая мина сменилась угодливой.

— Ах, ну разве могу я отказать в услуге таким благородным господам! Сделаю все, что в моих силах! Надеюсь, дорогие гости не откажутся от жаркого из кабана, рыбного рулета и запеканки с черничным соусом?

Дорогие гости не отказались.

— Да! И еще! Там, у коновязи, остался наш спутник, он нездоров и не может идти сам. Так нет ли у вас тут крепкого работника, чтобы снял его с лошади и отнес наверх?

При этих словах нолькра Иван ощутил острый укол совести: про несчастного снурла он успел напрочь позабыть.

— Нездоров? — заволновался трактирщик. — Уж не оспой ли он болен или, спаси господи, чумой?!

— Разумеется, нет! — Кьетт с негодованием отверг подобное предположение. — Он и не болен вовсе, просто его слишком утомила долгая дорога верхом. Он, видишь ли, по природе своей — снурл.

— Снурл? — искренне поразился хозяин. — Верхом? Впервые слышу подобное! Ладно бы в кибитке… Снурл — верхом! Вот диковина…

Не переставая удивляться вслух, он дернул за шнурок, кокетливо украшенный бантиком. Где-то в отдалении послышался звон, секунду спустя из-под лестницы вынырнул огромный детина с физиономией дебильноватой и заспанной — в заведении он совмещал должности вышибалы и грузчика.

— Звал, хозяин?

— Увидишь у коновязи снурла, забери и отнеси наверх. Только бережно, не повреди лапищами своими… — велел трактирщик и посетовал: — Работничек! Ему бы ума — хоть десятую часть от роста — цены бы не было парню… Прошу, ваши милости, к столу, к столу, сей момент все подано будет.

Конечно, они вели себя бессовестно. И каждый мысленно ругал себя последними словами. Но когда работник пронес мимо бесчувственное снурлово тело, расслабленно висящее у него на руках, ни один не оторвался от еды, чтобы оказать страдальцу посильную помощь. Только когда большая часть снеди была уничтожена, а оставшуюся уже не хотел принимать организм, они поднялись наверх в отведенную им четырехместную комнату.

Болимса Влека они обнаружили аккуратно уложенным на кровати. Правда, дурень не догадался даже снять с него мокрый, густо забрызганный грязью плащ и ею же облепленные сапоги. Пришлось-таки потрудиться, избавляя горемычного спутника от лишней амуниции. Затем в ход снова был пущен весь арсенал по приведению обморочного в чувство, но даже магия нолькра не помогла на этот раз. Зато сработал метод совершенно нетрадиционный. Наитие нашло на Ивана — взял с подноса кусок рыбного рулета (всю недоеденную снедь заботливо доставила в комнату служанка — вдруг важные господа проголодаются ночью?) и принялся водить у снурла под носом. Тот оживился, заерзал, открыл глаза…

— Вот вам и пожалуйста! — радостно удивился Кьетт. — А то лекари напридумывали перья жженые, нашатыри разные! Пироги-то, оказывается, куда эффективнее! Надо знать на будущее.

Обмороком своим Влек был очень смущен.

— Даже не представляю, как это получилось! — сокрушался он. — Совершенно не представляю! С чего бы?.. Опять я вам столько хлопот доставил…

Ивана его нытье раздражало куда больше, нежели упомянутые «хлопоты», захотелось ответить что-то язвительное. Но Кьетт неожиданно растерял все то презрение, что питал к роду снурлов, и принялся беднягу утешать. Типа какая ерунда, с каждым может случиться, всему виной чужой мир, это он так действует. А под конец еще и комплимент сделал:

— Никогда не видел прежде, чтобы снурлы так хорошо держались в седле.

Бледные пухлые щеки Болимса Влека зарделись, он был явно польщен.

— Меня в детстве водили в манеж кататься на пони…

— Полезный навык, — одобрил нолькр великодушно. — Еще немного тренировки, и ты станешь лихим наездником.

Иван глянул подозрительно — издевается, что ли? Но Кьетт был убийственно серьезен.

За слюдяным окном, забранным, как и все окна этого мира, прочной кованой решеткой, по-осеннему быстро темнело. Единственная свеча освещала комнату неверным, дрожащим светом, заботливо скрывающим бедность и грязь их временного пристанища. Было тепло и уютно, как в доме родном. Пахло снедью, сохлой травой и, совсем немного, плесенью. В голове ласково шумело вино, употребленное без излишеств, исключительно «для согрева». Натруженные седлами зады блаженствовали на свежей соломе матрасов. Правда она, солома эта, здорово кололась, но Кьетт уверял, что это только с непривычки, и вообще, скоро обомнется.

— А ты откуда знаешь? Неужели в твоем мире тоже спят на соломе? Знаешь, он представлялся мне несколько более цивилизованным. Академия, потенциалы, сосиски…

— Просто у нас война, забыл? — обиженно напомнил Кьетт и тему счел исчерпанной.

Наверное, они все переутомились за день, потому что сон не шел. Лежали, ворочаясь с боку на бок, таращились в потолок, низкий, дощатый, потемневший от времени и сырости. Вдруг одолела ностальгия, потянуло на разговоры. Каждый хвалил свой мир.

Иван, неожиданно для себя самого, впал в ура-патриотизм, принялся описывать красоты столицы, к коим прежде был довольно равнодушен, а также достижения отечественной (под «отечеством» в данном случае разумелся весь наш мир) науки и техники, от автомобилей и полета первого человека в космос до мобильной связи и скайпа.

Болимс Влек, будучи натурой чувствительной, говорил больше о природе, как то: буковые рощи, вересковые пустоши, гремучие водопады, утренние туманы и капли утренней росы на кончиках листов болотного ириса. Все это у него гармонично сочеталось с повторными слушаниями, апелляциями, материалами дел и прочей юридической премудростью, чрезвычайно увлекательной с его точки зрения. Еще он пытался читать стихи, удивительно напоминающие по звучанию кваканье жаб, но смысл чужой рифмованной речи, в отличие от прозаической, слушатели почему-то воспринимать не могли.