Читать книгу "Гнездышко мелких гадов - Светлана Алешина"

— Да, совершенно одна. Так что вам нечего бояться.

— Ну хорошо, — ответила девушка, осторожно приоткрывая дверь.

Лариса увидела большие серые глаза, вопросительно смотревшие на нее. Убедившись, что рядом с посетительницей никого нет, Люба сказала, чуть отступив:

— Проходите.

Лариса вошла в комнату. Из-за занавешенных окон в ней почти не было света, и оттого она казалась мрачноватой. Только на столе горела настольная лампа, а под ней лежали листок бумаги и ручка — видимо, Люба что-то писала перед приходом Ларисы.

Люба повернула выключатель на стене, и Лариса смогла как следует рассмотреть девушку. Невысокого роста, худенькая, с хвостиком из жиденьких русых волос. Одета в короткую домашнюю юбку черного цвета и серо-голубую кофтенку, в вырезе которой виднелись острые ключицы. Черты лица мелкие, за исключением серьезных серых глаз, во взгляде которых явно угадывался интеллект. Остренький носик, бледные губы… Словом, внешность Любы Лицедеевой никак не назовешь яркой и броской, тем не менее ничего отталкивающего в лице девушки не было.

Пропустив гостью в комнату, Люба отошла к буфету и встала, прислонившись к нему спиной. Лариса села на стул и бросила взгляд на листок бумаги. Люба, вспыхнув, тут же подскочила и, схватив его в руки, спрятала за спину. Однако Ларисе удалось увидеть начальную фразу: «Анатолий Евгеньевич, вы последний человек, к которому я обращаюсь в этой жизни…»

У Ларисы в голове сразу же роем закрутились мысли, и буквально через несколько секунд она догадалась, что это была предсмертная записка Любы Лицедеевой. Ее догадка подтвердилась, когда она бросила мимолетный взгляд на стоявший рядом пузырек с таблетками-транквилизаторами.

«Нет, девочка, по крайней мере, сегодня ты не умрешь!» — подумала Лариса и вздохнула.

Похоже, ей предстояла работа не только следователя, но еще и психотерапевта. Как выразился бы ее знакомый психолог Курочкин, необходимо было купировать суицидальный синдром. Подумав о Курочкине, Лариса сообразила, что его зовут именно Анатолием Евгеньевичем. Лариса еще раз взглянула на девушку. Та, совсем смущенная и как будто пристыженная, нервно теребила ворот кофточки одной рукой, другую, с листком, по-прежнему прятала за спиной. Держалась она явно неуверенно и напуганно, глаза беспокойно бегали из стороны в сторону. Лариса вспомнила определение Олега Губина — «замухрышечка». В данный момент Люба казалась похожей на забитого зверька.

Не зная, с чего начать разговор с девушкой, как лучше поднять тему насчет попытки совершить самоубийство и причин этого, Лариса неожиданно для самой себя сказала:

— Я давно знаю психолога Анатолия Евгеньевича Курочкина.

— Да? А я всего два дня… — тихо сообщила Люба, и после этого короткого диалога Лариса увидела вдруг, что она уже не боится, глаза ее не бегают, а тело расслабилось.

Люба медленно опустилась на стул рядом с Ларисой и протянула ей свое письмо. А Котова ощутила большое внутреннее удовлетворение от того, что ее неожиданная догадка оказалась так кстати и ей так быстро удалось разрядить обстановку.

— Вы действительно хотите, чтобы я это прочла? — удивилась Лариса.

— Да… Тогда вам, наверное, станут понятны причины моего… Ну, в общем… Я не хочу ничего снова повторять. Только что писала, вспоминала, а теперь по новой рассказывать… — Люба отчаянно махнула рукой.

Лариса взяла листок, развернула и углубилась в чтение строчек, написанных крупным, почти детским почерком.

«Анатолий Евгеньевич, вы последний человек, к которому я обращаюсь в этой жизни. Я думаю, что знакомство с вами послала мне на прощание судьба. Когда я сидела совсем одна и чувствовала себя никому не нужной, вы подошли и спросили, почему я в эту холодную, беспощадную ночь смотрю на укрытую льдами Волгу. И мне показалось, что до вас никто не говорил со мной столь тепло и проникновенно. В вас я почувствовала искреннюю заинтересованность во мне и в моей судьбе. Потом, когда я узнала вас поближе, я убедилась, что не ошиблась. Но сейчас это все уже неважно. Тогда я просто поссорилась со своим любимым, и когда вы позвали меня попить чайку, то я почувствовала себя даже… удовлетворенной. Потому что он думал, что я сижу одна, страдаю и плачу, а я шла с другим мужчиной под руку и чувствовала, что нравлюсь ему. Но сейчас все изменилось… Дело в том, что моего любимого убили тем самым утром, когда я от вас выходила. Я не хочу жить, потому что не вижу смысла. Вы говорили мне: нельзя замыкаться на одном мужчине, растворяться полностью в другом человеке. Но несмотря на это, я больше не могу жить. Теперь меня мучает жуткое чувство вины, потому что, может быть, как раз в тот момент, когда его убивали, я сидела у вас на кухне, пила чай и слушала ваши рассказы о нобелевских лауреатах по литературе. Но, в общем, это все опять же неважно. Я просто хочу вас поблагодарить за теплые слова, которые вы мне сказали… Особенно мне запомнилось, как вы назвали меня ледяной красавицей, снежной королевой Лапландии. Я понимаю, что я совсем не снежная королева, да и вообще не королева, но мне было приятно. И еще… Я хочу извиниться за то, что не послушала вас и все-таки собираюсь уйти из жизни. Я помню — вы говорили мне, что я склонна к таким поступкам и что с этим надо бороться. Но у меня нет сил бороться. В общем, я решилась, и все будет так, как предначертано судьбой. Единственное, о чем я вас прошу, так это связаться с моими родителями в Ракитинске и все им объяснить. Это не так далеко, всего два часа на электричке. Или напишите им письмо, они сами приедут. Адрес я вам сообщаю…»

Далее следовал адрес Любиных родителей в Ракитинске, еще два абзаца достаточно сбивчивых извинений, воспоминаний и объяснений. Но в целом картина Ларисе была ясна: психолог Курочкин в рождественскую ночь, выйдя из гостей в районе набережной, увидел находившуюся, видимо, в состоянии депрессии Любу, одиноко смотревшую на замерзшую Волгу, и не замедлил подойти к ней и познакомиться. Далее беседа переместилась на квартиру к Курочкину, откуда, как Люба сама признается в письме, она вышла только утром.

Лариса, действительно давно знавшая Курочкина и сталкивавшаяся с ним не раз в ходе своих расследований, нисколько не была удивлена поведению неугомонного психолога-ловеласа — девушек, с которыми он знакомился на улице, а потом вел к себе домой, было не счесть. Она хорошо знала набор его фраз, используемых для охмурения очередной барышни. Ярким брюнеткам Анатолий Евгеньевич говорил, что чувствует в их внешности «пряный южный аромат», блондинкам — как натуральным, так и крашеным, — что они напоминают ему «королеву альпийских гор», а всем остальным твердил про «индивидуально выраженную изюминку». Немудрено, что на крючок речей опытного обольстителя попалась хоть и прекрасно успевавшая в институте, но весьма наивная в жизни девочка Люба Лицедеева.

Лариса отложила письмо и подняла глаза на девушку, выжидательно смотревшую на нее.

— Ну что ж, Люба… Я могу только повторить слова Анатолия Евгеньевича насчет того, как неразумно добровольно уходить из жизни в вашем возрасте. Да и не только, кстати, в вашем.