Читать книгу "Папа из пробирки - Дидье ван Ковелер"

В машине «скорой помощи», где у нее отходят воды, я умираю со стыда и со смеху. Она, когда боль отпускает, тоже. Если врачи узнают, чем мы спровоцировали, как смотреть им в глаза? Мы точно двое напроказивших детей, но белые халаты и сирена настраивают на серьезный лад.

Все-таки 15 июля — не самый удачный день, чтобы произвести на свет ребенка. У медсестер сонные глаза, санитары с носилками чудом не врезаются в стены, а небритый профессор Ле Галье бесцеремонно выпроваживает меня в холл. Я собирался присутствовать при родах, даже видеокамеру захватил, но Адриенна передумала и не хочет. Ей больше не смешно. Ей больно. За мной придут позже.

И вот я стою перед автоматом с напитками, рядом с еще одним будущим отцом, который тоже явился с камерой. У него VHS, у меня «Бетамакс». Он, ругаясь, разбирает свой агрегат: как назло, именно сейчас заел, это ж надо! Из солидарности делаю вид, будто и мой барахлит. Предлагаю ему кофе лунго с сахаром — только эта кнопка работает. Коричневая жидкость выливается на подставку, а в спрыгнувший наконец стаканчик натекает лишь несколько капель горячей воды.

Я меряю шагами холл. Жаль, что не курю, было бы чем заняться. Мой собрат, вооружась отверткой, атакует внутренности отказавшей камеры. Когда за ним приходит медсестра, я втайне надеюсь, что он скажет: «Минуточку», — и не спеша закончит починку, но он отшвыривает все в сторону и трусит за ней с воплем: «Мальчик, мальчик!» Ну и что с того? У меня тоже мальчик.

Я велел деду с бабушкой ждать радостного известия у телефона. Но Мина прикатила на такси, и вот, вися на руке у шофера, она возникает передо мной, высохший призрак со смятым перманентом, с корзинкой в руках: в ней термос с кофе, фарфоровая чашка с блюдцем и бриошь — для Адриенны, когда та придет в себя.

— Знаю я этот больничный кофе, — улыбается Мина и подмигивает мне, садясь рядом на банкетку.

При мысли, что она пришла поддержать меня в самый важный момент моей жизни — пахнущая не до конца смытым мылом, наспех одетая старушка со все еще нежной кожей, со злосчастной одной десятой зрения в обоих глазах, — я чуть не плачу. Она дает мне советы, наставляет, предостерегает.

— Ты, главное, сразу же натяни маленькому на ножку резинку или повяжи ленточку. А то их всех кладут вместе, не дай бог перепутают и дадут тебе чужого. Ох, если б я видела как раньше, будь уверен, я бы с них глаз не спустила. Где моя корзинка? Куда ты ее дел? Поставь себе в ноги, в этих больницах все воруют. Который час? Боже праведный, вот бы он родился в девять часов… Твоя мать родилась без пяти девять, а ты — в пять минут десятого. Досталось тебе, бедняжечке!.. Тащили щипцами, головка сплющилась, как круассан, мне даже показывать не хотели, но я все равно вошла — и кофейник выронила, когда увидела. Уж плакала я, плакала, ты не представляешь… Чудище какое-то. Твоя мама родила чудище. Как она мучилась, бедненькая: головка у тебя была слишком большая, думали, ты никогда не выйдешь… А я-то возьми и скажи: ты родила чудище. Она как закричит на меня — и в обморок. Ха! Можешь теперь посмеяться. Всего два часа прошло — и головка твоя выправилась. Помнишь?

Еще бы не помнить. Она так часто рассказывала о моем рождении. Но сейчас, когда рождается мой сын, от этого рассказа как-то нехорошо на душе. Тревожно или печально, сам не знаю.

— Ладно, — вздыхает она, — в этот раз я не нагрешу. Я прижимаю ее к себе, маленького увечного воробушка. Хоть бы это рождение расшевелило ее, вернуло утраченный вкус к жизни, заменило ей глаза…

— Ты понимаешь, что ты теперь прабабушка?

— Я оставила Люсьену записку. Как думаешь, он найдет? Он такой бестолковый с утра, пока не выпьет кофе, а я теперь так плохо пишу… Как думаешь, он будет беспокоиться?

— Думаю, он будет прыгать от радости. Правнук, вообрази только!

— О! Знаешь, в его возрасте…

Мне хочется верить в чудо, хочется, чтобы ребенок остановил старение. Ты мне ведь поможешь, Адриен?

— Ему не так много нужно с утра — только кофе… шепотом продолжает Мина. — Нельзя было его оставлять.

Она тяжело вздыхает, качая головой. Голос Мина сорвала, когда Деда оглох. Она просто устала жить. Я встаю размять ноги, потом снова сажусь, чтобы не оставлять ее наедине с больничными запахами и проплывающими мимо смутными тенями каталок.

Стискивая ручку корзины, Мина чуть не каждую минуту спрашивает, который час. Я привираю, пусть лучше думает, что время идет быстро, но она от этого тревожится еще сильней: что-то, ей кажется, слишком долго мы ждем.

Профессор Ле Галье открывает дверь, и я вскакиваю.

— Осторожней, кофе! — кричит Мина.

Но я не слушаю, перепрыгиваю через опрокинутую корзинку, бегу к врачу.

— Ну? Как?

Он кладет мне руку на плечо, словно ища опоры, и улыбается своей улыбкой незадачливого бонвивана.

— Родила? — допытываюсь я.

— У вас мальчик.

— Ясное дело, мальчик! Здоровенький? Все нормально, он не запутался в пуповине?.. А головка? Не слишком большая?

Я посылаю улыбку Мине, которая вслепую шарит по полу, пытаясь поднять корзинку.

— С ним все в порядке. Вы можете на него посмотреть.

От его сдавленного голоса мне становится тревожно. Да и улыбка куда-то делась. Он отводит взгляд.

— А Адриенна? Она очень мучилась?

— Нет.

Это «нет», призванное меня успокоить, пронзает как нож. В ту же секунду я все понимаю. Его склоненная набок голова, сжатый кулак в левом кармане халата, едва слышный голос…

— Мы все испробовали… Ничего нельзя было сделать.

Остальное я слышу как сквозь туман: какие-то слова, объяснения, прерываемые возгласами Мины, которая хочет знать, что происходит. Резкое падение давления, кровотечение, ввели кардиотоники… Я прислоняюсь к стене. Вижу только одно: камеру, забытую другим отцом, раскуроченную, никому не нужную.

Моей бабушке помогает медсестра: поднимает корзинку, наливает чашку кофе.

— Нет-нет, мадемуазель, — протестует та, — это для матери! Вылейте обратно в термос, да поскорее, а то остынет! Симон! Скажи им! Симон! Где ты?

Я стою перед моим сыном в детской палате, где под стеклянными колпаками пищат помеченные ярлычками новорожденные. Младенец, как все они. Сирота, как я. Убийца Адриенны — как я! Вышедший из нее посторонний, вытеснивший ее незнакомец. Моя любимая. Это кошмарный сон, этого не может быть, ты вернешься: мы забудем этого младенца, мне не нужны никакие дети, я больше не буду тебе докучать, я люблю только тебя, только ты мне нужна, ты одна, — хочу смотреть на тебя, заботиться о тебе, жить с тобой и вместе состариться… В этом жизнь. А не в бесформенном существе, которое пищит, уставясь в потолок. Убийца. Любимая моя. Как мне жить теперь, Господи, как жить?

7

Он зарабатывает пять тысяч франков. С таким жалованьем не вывернуться. В накопителе я сказал Жаку: пусть отправляют самолет без нас, черт с ними с немцами; мне нужно другим заняться, и немедленно. Начинаю названивать: получаю справки о «Галереях Бономат», их обороте, стоимости торговых площадей и земельного участка. Звоню в «Карфур», «Ашан», «Призюник» — это мои давние клиенты, — хочу их стравить между собой, но все эти сети и без того внедрились в регион, а задолженность у магазина такая, что я даже не пытаюсь ее скрывать.