Читать книгу "Дураки и герои - Ян Валетов"

– Блинчик тоже меня не предавал, отправляя на верную смерть. Он действовал по обстоятельствам – так было надо. Для любой подлости всегда находятся оправдания.

– Я тебя не предавала, – отрезала Плотникова. – И мне плевать, что там было у тебя с Блиновым и его компанией. Есть только ты и я. Я тебя встретила. Любила. Разлюбила. Детский сад пора заканчивать. Пока мы были вместе – нам было хорошо. Теперь мы врозь. И хватит об этом!

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Сергеев. – Ты не предавала. Ты просто выполняла данное слово. Или уступала обстоятельствам. Со мной. С Митькой.

В детстве Сергееву довелось слышать, как шипит на врага загнанный в угол камышовый кот. Плотникова шипела страшней – он таки задел ее за живое.

– При чем здесь Куприянов?! В чем я провинилась еще и перед ним?

Глаза у нее горели настоящим, звериным огнем, и Сергеев подумал, что еще один такой пропущенный словесный удар, и Вика вцепится в него когтями.

– Ты хоть знаешь, как я к Митьке относилась?!

– Вика, – сказал он, как можно спокойнее. – Я знаю, как ты к нему относилась. И не на секунду не сомневаюсь, что ты скорбишь по нему. А вот те, на кого ты сейчас работаешь…

Она расхохоталась. Настолько резко, практически без перехода – от вспыхнувшей магнием злости до такого же безудержного веселья. Плотникова всегда была склонна к быстрой смене эмоций, но сегодня за этими вспышками Сергеев, которого учили психологии не самые плохие специалисты, чувствовал и неуверенность, и страх, и – не может быть! – даже сожаление.

– Я так и знала! Да, на античную трагедию ты мотивациями не тянешь! Миша, я прошу тебя – брось метать в меня стрелы! Это не конец жизни, поверь! Да, мы расстались! Да, я работаю на политических врагов твоих работодателей! Ну и что? То, что ты считаешь нравственной драмой, на самом деле – обычный плюрализм. Да пойми же ты – мнения и симпатии бывают разными. Почему ты стремишься убедить меня в том, что твои предпочтения более правильные? Мы бы все равно расстались, даже если бы никогда не касались политики. Приезд твоего Андрея Алексеевича только ускорил неизбежное, это так – веришь ты в это или нет! Случилось то, что должно было случиться – не более того. И предложение Лысенко я бы все равно приняла – потому что это такой шаг вперед в моей карьере, что ты и представить себе не можешь!

Михаил не сразу понял, что это Мангуста она назвала так мирно, по-домашнему – Андрей Алексеевич. Все равно, что тигра назвать ручной киской – Барсиком, Мурчиком или Васькой.

Ах, Мангуст, грозный убийца змей, истребитель кобр!

– Действительно, не могу, – подтвердил Сергеев на полном серьезе. – Никак не могу себе представить, чтобы женщина, которую когда-то называли голосом свободы, женщина, которая публиковала самые смелые статьи-расследования, женщина, которой угрожали за ее острое и правдивое перо…

– Ох, я тебя прошу! – перебила его Плотникова. Она сморщилась так, словно раскусила зеленую виноградину. – Только не надо пафоса! Идеализм чистой воды! Те, на кого работаешь ты, такое же дерьмо, ничем не лучше! И если бы я пыталась ужалить в задницу их, не имея над головой надежной крыши, никто бы не выбирал гуманных методов, чтобы заставить меня замолчать. А вот Блинов с компанией – выбирал, хотя мог тогда и мокрого места от меня не оставить… Все в мире относительно, Сергеев!

– Как же, как же, помню… Был разговор. Только когда-то ты говорила об этом, как о трагедии…

– Да? – деланно удивилась она. – Возможно! Не помню. Знаешь, Миша, времена меняют людей. Совесть же не помешала тебе взять деньги у Блинова?

– Это он тебе сказал?

– Да, он… И этот твой… Андрей Алексеевич! Сергеев! Что ты изображаешь святую невинность! Ты лгал мне! Ты изворачивался! Ты выдавал себя за безобидную овечку!

– Я не лгал, – произнес он устало. – Я не рассказывал того, чего не должен был рассказывать. Понимаешь, Вика, есть такая вещь – чужие тайны. Некоторые безобидные, а на некоторых стоит гриф – хранить вечно. И если ты думаешь, что Мангуст рассказал тебе хоть что-то серьезное – ты очень ошибаешься. Ему нужен был я. И он нашел способ наказать меня за вполне предсказуемое неповиновение. Тем, что отнял тебя…

– Печальный Демон, дух изгнанья… – продекламировала Плотникова. – Никто ни у кого никого не отнимал! Я тебя умоляю, Сергеев! Не изобретай на ходу! И откуда же он знал обо мне? О наших отношениях?

На этот раз он не сдержался от улыбки, только получилась она какой-то вымученной, деревянной.

Откуда и что Мангуст знает? Такой вопрос мог задать только тот, кто совсем не знал Мангуста и Контору, которая за ним стояла.

Но и спорить, и объяснять что-нибудь было бесполезно. Объяснения должен кто-то выслушать, а Плотникова наверняка вынесла вердикт заранее. И, насколько Сергеев знал ее характер, он был окончательным, обжалованию не подлежащим.

– Давай так, – предложил Сергеев. – Расставим точки над «i», чтобы больше к этому не возвращаться. Я не безобидная овечка – это факт, и никогда ей не притворялся. Рекомендую тебе запомнить – вдруг еще раз доведется беседовать? – Андрей Алексеевич, который открыл тебе глаза на мою страшную сущность, – тоже не нежный лепесток алой розы. Рядом с ним даже я почти святой. И еще – ты бы никогда и ничего не узнала, если бы им не понадобилось достать меня.

– Больше всего, – сказала Вика, – я люблю местоимение «им». Кому? Им. Им понадобился я. Зачем? Почему вдруг? Почему им? Как в плохом кино… Господи, Сергеев, неужели ты, такой умный, и не можешь придумать что-то оригинальное?

Михаил пожал плечами.

– Мангуст приехал, чтобы попросить меня об одолжении.

– Какое это было одолжение ты, естественно, не скажешь…

– Ну, почему, кое-что скажу. Ты все равно или не поверишь, или никогда не станешь это использовать.

Ее брови удивленно взлетели вверх.

– Ага. Значит, сейчас ты расскажешь мне какую-нибудь небылицу. И эта небылица будет касаться кого-нибудь из моих шефов.

– Так стоит ли? – спросил Сергеев грустно. – Может быть, достаточно того, что он просил об одолжении? А для того, чтобы попросить особо убедительно, до того поговорил с тобой…

– Наверное, не стоит, – согласилась она, закуривая следующую сигарету. – Было, не было – какая разница? Что, это что-нибудь поменяет?

– Не думаю.

– Сергеев, будь умницей. Не стоит обострять отношения.

– А что, еще есть что обострять? – спросил Сергеев, не рассчитывая на ответ. – Что ты будешь пить?

– «Кампари» с лимоном и льдом.

– Что будешь есть?

– Ничего. Мне надо держать форму.

Он усмехнулся. Это тоже было новым в ее мировоззрении. Никогда раньше Плотникова не ограничивала себя ни в еде, ни в удовольствиях. Она могла озаботиться состоянием талии после изысканного ужина и бурной ночи с шампанским, особенно если случался «перебор», и утренний взгляд в зеркало, мягко говоря, не способствовал оптимизму. Но это было лишь мимолетным беспокойством. Случайный испуг, никогда не перераставший в фобию. Килограмм туда, килограмм сюда – разве могут такие мелочи испортить хороший аппетит к жизни?