Читать книгу "Царьградская пленница - Александр Волков"

Появление незнакомца на берегу привлекло много народу. Подошел и знахарь Агей. Обитатели Черторыя радостно встретили известие о том, что Ольга жива и прислала весточку из плена. Люди, потерявшие близких во время набега, утешались мыслью, что, быть может, и их родные объявятся в какой-нибудь счастливый день. Среди оживленной толпы больше всех шумел и суетился старый Агей. Хлопая рыбака по плечу, он хвалился дребезжащим голосом:

– Баял ведь я тебе, что Ольга обрящется! По-моему и вышло…

Многие из соседей обещали помочь Стоюну собрать деньги для выкупа Ольги, если к тому окажется хоть малейшая возможность после уплаты оброка князю Ярославу.

Стоюн снова приободрился. В его сердце зародилась надежда увидеть жену.

В довершение неожиданностей этого дня Ефрем вынул из-за пазухи скромный поношенный платок и протянул Светлане со словами:

– Вот твоя матушка прислала тебе свой убрус, носи и помни о ней.

Девушка прижала платок к груди и снова залилась горючими слезами.

– Матушка моя родимая! – причитала Светлана. – Солнышко мое ненаглядное! Горюешь ты без своих детушек на чужой-чужедальней сторонушке… Ветер-ветерок, в поле веющий, отнеси родимой мое слово ласковое… Тученьки, высоко в небе плывущие, расскажите родимой, как тоскует по ней ее дочь горемычная…

Народ, собравшийся на берегу, уважительно слушал жалобы Светланы, и никто не пытался ее утешать. По обычаю обрядовый плач нельзя было прерывать. Когда Светлана немного успокоилась, рыбак обратился к новгородцу:

– Скажи, Ефрем, ты на тот год опять поедешь в Царьград?

– Коли бог пошлет, поеду, – отвечал купец.

– Ежели мне удастся к той поре гривны скопить, возьмешься выкупить жену?

– Али я нехристь какой, чтобы в такой просьбе отказать? – обиделся купец. – Да откажи я тебе, мне бог удачи в делах не даст.

Стоюн низко поклонился купцу.

– Дай же тебе Христос и все святые счастья и благоденствия за доброту твою! А я тебя буду ждать, как тяжко больной ждет избавления от болезни, как мать ждет с войны сына… День и ночь с берега не сойду, все глазыньки прогляжу, тебя поджидаючи…

Ефрем с улыбкой возразил:

– Небось не проеду мимо. Мое слово крепкое.

Он уже пошел к лодке, как вдруг остановился. Купец вспомнил печальные глаза Ольги, всю ее скорбную фигуру, когда она вышла провожать его за ворота Андроклова двора. Нет, надо, обязательно надо утешить Стоюна, подбодрить его, помоче ему в беде.

И тут новгородец решил, что он может сделать доброе дело без убытка для себя.

Несомненно, это зачтется ему на том свете.

«А может, еще и на этом что-нибудь выгорит, – с купеческой хитринкой подумал Ефрем. – Недаром же попы в церквах проповедуют, что добродетель не остается на этом свете без награды».

– Послушай, Стоюн, – сказал он, – тебе шесть гривен серебра собрать за одну зиму трудно. И вот тебе мой сказ: ежели пошлешь со мной в поход сына и дочь, я им по гривне серебра за работу заплачу, у меня так положено. Из Новгорода одним стражем меньше возьму, да и без стряпухи как-нибудь до Киева доберемся. Сын твой будет стражем. Вон он какой, сохрани его господь от дурного глаза, могутной да высокий, а дочка стряпать станет.

Тут Стоюн не мог сдержать своих чувств и так обнял Ефрема, что у того кости затрещали.

– Да будет тебе, человече, будет! – ворчал купец, освобождаясь из могучих объятий рыбака. – Ишь, силища у тебя медвежья! Коли сын в тебя, то я не прогадаю, – рассмеялся он.

– Я за тебя в огонь и в воду пойду! – воскликнул Зоря.

Ефрем отплыл, сопровождаемый всеобщими благословениями.

Глава пятаяПисьмо в Царьград

В семье Пересвета известие о том, что Ольга объявилась, вызвало живейшую радость. Оружейник смотрел на Стоюна и его детей как на родных, и ему приятно было узнать, что они хоть немного утешатся в своем горе. Он пошел на торговище, где продавались рыболовные снасти, и вернулся с большим свертком, упакованным в рогожу. Подозвав сына, он сказал:

– Вот свези Стоюну, как поедешь рыбалить.

Любопытный парень расковырял дырку в рогоже и увидел, что внутри сеть.

– Ой, батя, – в восторге воскликнул он, – какой ты добрый!

– Ладно, ладно, – улыбнувшись, ответил Пересвет, – ему теперь каждая резана дорога, а в эту сеть все лишняя рыба попадет.

– Батя, – просительно заговорил Неждан, – зачем до воскресенья откладывать? Можно, я сей час свезу? Сам говоришь, каждая резана…

– Ладно, поезжай, – согласился отец.

Через час Неждан был в доме рыбака. Развернув рогожу, Стоюн ахнул от восхищения: он держал в руках великолепную трехстенку,[67]локтей[68]триста длиной.

Чтобы купить такую, он должен был бы проработать три-четыре месяца, и при том вся семья сидела бы впроголодь.

«Доброе дело само таит в себе награду, – подумал Стоюн. – Не спаси Зорька Нежданку, и не было бы этого…»

Он обратился к гостю и взволнованно сказал:

– Передай же ты от меня отцу земный поклон и вечную мою благодарность!

И он склонился перед парнем, коснувшись пальцами правой руки земли.

А тот, смутившись, ответил невпопад:

– Дядя Стоюн, можно, я помогу Светланке огород полить?

С этих пор дела Стоюна резко пошли на поправку: ведь таких сетей, как подаренная ему оружейником, во все Черторые было еще только две-три у самых зажиточных рыбаков. Уплатив годовой оброк князю, Стоюн возил теперь в Угорское, а то и в самый Киев осетров, стерлядей, сазанов, широких круглых, лещей.

Другим обитателям Черторыя тоже стало жить полегче: на огородах поспели репа, морковь, капуста, в лесу набрали на целую зиму грибов. Подошла пора убирать рожь, пшеницу, но хлебопашцы смотрели на свои нивы с грустью: они знали, что большая часть урожая опять уйдет в княжеские закрома.

На следующий день после того, как у них побывал новгородский гость, Зоря отправился к Геронтию и принес ему радостную весть о матери. Инок прочитал молитву о путешествующих, страждущих и плененных и заставил парня заучить ее наизусть.

– Каждодневно будешь говорить во время утренней и вечерней молитвы, строго приказал монах.

– Буду, отче святый! – обещал Зоря и тут же рассказал старику, что думает написать матери письмо.

Отец Геронтий это намерение вполне одобрил, но усомнился в том, что ученик сможет его выполнить. Читал Зоря хорошо, но в искусстве письма ушел недалеко. Ведь он царапал буквы стилосом на бересте, а писать чернилами на пергаменте ему еще не доводилось. Этот материал был очень дорог: он выделывался из тонких шкурок телят, ягнят или козлят.