Читать книгу "Демоны римских кварталов - Андрей Дышев"

– Бразильский камень, конечно. Вы же по поводу него поставили вопросительные знаки?

– Ничего не слышал об этом камне, – признался Влад.

– Да что вы! – всплеснула руками дама, очень довольная тем, что может блеснуть интеллектом перед симпатичным молодым человеком. – О нем столько писали в свое время! Ну, может быть, вы слишком молоды и не застали эту шумиху.

– А с чего вы взяли, что здесь речь идет о Бразильском камне?

– А о чем же еще? Бразильская усадьба Поусо Альто – с нее все началось.

– Очень досадно, что здесь не хватает одной страницы. Наверное, там как раз шла речь о камне.

– Не беда! – махнула полной рукой дама, усаживаясь удобнее. – Э-э, девушка! – позвала она стюардессу. – Мне кофе эспрессо с коньяком, пожалуйста! Только, ради бога, не предлагайте итальянский. Можно французский «Гастон де Лагранж». На крайний случай «Эдуард III». – Она повернулась к Владу, сокрушенно покачала головой. – Необъяснимая логика у этих стюардесс! Если самолет следует в Рим, значит, надо травить пассажиров итальянским коньяком. Вы, надеюсь, не любите итальянский коньяк?

Влад пожал плечами.

– Честно говоря, даже не знаю.

– Не любите! – заверила дама. – Так что я вам хочу сказать по поводу Бразильского камня. Как-то работники некоего плантатора да Косты приволокли в усадьбу каменную плиту, разбитую по недоумию на четыре куска. Когда да Коста приказал собрать все части воедино, выяснилось, что плита покрыта неизвестными иероглифами. Эксперты определили возраст камня – надпись была сделана в VI веке до нашей эры. Да Коста старательно срисовал надпись и отправил письмом председателю историко-географического общества Бразилии сеньору де Сапукахи. Тот не смог расшифровать надпись, переправил письмо специалисту по древним надписям Ладислау Нетто. Специалист тоже сдался. Загадочные иероглифы попали в Европу… Спасибо, девушка! Сахар положили? Сколько ложек? Две?! Вы с ума сошли! Это ведь уже не кофе, а крысиный клей получился…

Так вот, – поднеся чашечку к губам, продолжала дама. – Перед загадочным текстом сдался и французский специалист по древним религиям Эрнест Ренан.

– Автор «Истории происхождения христианства»? – вспомнил Влад.

– Совершенно верно. Правда, вскоре выяснилось, что надпись на Бразильском камне была сделана на древнефиникийском языке. Единственный, кто нашел в себе смелость заявить о расшифровке надписи, был американский филолог Сайрус Гордон.

– И что же было написано на камне?

– Общий смысл надписи сводился к высадке финикийцев на берег Южной Америки. Надеюсь, вы знаете, где раньше находилась Финикия?

– Конечно. На том месте, где сейчас Ливан. Предлагаете задуматься над тем, кто на самом деле открыл Америку?

– И не только об этом, – изменившимся голосом заметила дама, одним махом выпивая коньяк. – Тайна Бразильского камня в том, что на нем была высечена финикийская криптограмма с применением тайнописи. И смысл ее в том, что один из финикийских путешественников, сошедших на бразильский берег, объявил себя богом. Существует предположение, что этот человек до самой смерти обладал колоссальной властью, которая даже не снилась ни фараону, ни Наполеону, ни Гитлеру.

Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

– Представьте себе голубоглазого блондина двухметрового роста, – прошептала она, – который в среде низких и смуглых индейцев напоминал взошедшее на небо солнце…

– А с чего вы взяли, что это был голубоглазый блондин?

– Как с чего?? Все финикийцы были такими! – с некоторой долей возмущения ответила дама.

– А что, вы лично встречались с кем-нибудь из них? – усмехнулся Влад.

ГЛАВА 19

Следователю Герасимову удалось поспать немногим более двух часов, причем спал он в своем кабинете, на приставленных друг к другу креслах. Тяжелый сон не взбодрил и не придал сил, а напротив. Герасимов долго приводил себя в чувство в умывальнике, пустив струю холодной воды на голову. Вытираясь полотенцем, он брел по сумрачному коридору и покачивался, будто накануне выпил изрядную дозу спиртного.

Вернувшись в кабинет, распахнул настежь окна, заложил в чашку две ложки растворимого кофе и залил кипятком. Прихлебывая едкое, вяжущее пойло, он жадно и глубоко курил, сплевывая в распахнутое окно, и со сладким волнением думал о том, сколько дорогих и полезных вещиц он теперь сможет купить.

Через четверть часа он почувствовал, что окончательно избавился от сна и обрел достаточную ясность мысли.

– Доброе утро, Никифор Палыч! Я тебя разбудил? – говорил он по телефону, рисуя на клочке бумаги то ли автобус, то ли вагон со множеством круглых, как нули, колесиками. – А у меня для тебя срочное и важное сообщение…

Герасимова совсем не беспокоил тот факт, что он звонит заместителю руководителя Национального центрального бюро Интерпола Никифору Коломыйцу домой и при этом говорит с ним открытым текстом. Даже если домашний телефон Коломыйца прослушивался, разговор двух милицейских чиновников выглядел как обмен оперативной информацией.

Слова «для тебя» и «важное» стали своеобразным паролем в общении старых приятелей. Никто, кроме Коломыйца, не знал, что они означают личную материальную выгоду.

– Час назад рейсом 1688 в Рим вылетел Уваров Владимир Николаевич, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения… Записал? Пожалуйста, позвони своим коллегам в Риме и попроси, чтобы его не трогали ни при каких обстоятельствах, что бы вокруг него ни происходило… Нет, я не думаю, что его деятельность в Риме будет носить криминальный характер. Скорее всего, он будет копаться в архивах и библиотеках, да и виза у него всего на трое суток… Договорились? Премного благодарен!

Слова «премного благодарен» в переводе с эзопова языка означали: «За это я тебе прилично заплачу». Коломыец обещал помочь, хоть для вида и проворчал, что установленный порядок международной организации криминальной полиции предписывает принимать во внимание только официальные заявки на розыск, слежку и прочие оперативные мероприятия.

На том разговор закончился.

* * *

Самолет приземлился в одном из главных аэропортов Рима Чампино. Адриано встречал Влада в конце эскалатора в зале прибытия. Толстоватый, неуклюжий, вечно растерянный сотрудник Национальной галереи античного искусства выглядел так, словно прибежал в больницу к умирающей тетушке. Несмотря на то что в зале было прохладно от кондиционеров, Адриано вытирал платком взопревший лоб. Черты лица его были крупными, особенно нос, глаза близко посажены, полные губы почти всегда находились в движении, словно Адриано безостановочно разговаривал сам с собой. Темные глаза выражали неподдельную тревогу. Образ ученого как нельзя точно дополняла всегда помятая на спине бордовая рубашка, нижний край которой выпростался из-под брючного ремня и свисал мятой тряпкой.

«Мы такие, какими хочет видеть нас Бог» – такова была любимая поговорка Адриано. Он считал себя фаталистом, но с той поправкой, что весь его жизненный путь давно и детально расписан Всевышним, а потому смешно дергаться и пытаться изменить то, что ложится само собой.