Читать книгу "Роковой отпечаток - Патриция Вентворт"

Джонатан все еще сидел в своем кабинете, когда остальные поднялись наверх.

Он часто засиживался там за полночь, читая или подремывая в кресле. К десяти часам Стоукс обычно приносил ему поднос с графином и сифоном для сельтерской воды, но часто он так и не прикасался к ним. Всем остальным вход в кабинет в этот час был заказан.

Вся компания поднялась на просторную площадку второго этажа, откуда в обе стороны тянулся коридор. Здесь они пожелали друг другу спокойной ночи.

Миссис Фэбиан продекламировала стишок:

— Кто рано ложится

И рано встает,

Добро наживает

И сто лет проживет[2].

Только нельзя понимать эти слова буквально, потому что я никогда не была богатой и, скорее всего, мне такая участь уже не грозит.

Джонни поцеловал ее в щеку и сказал:

— Может, ты вставала недостаточно рано.

А затем они расстались. Мирри, Джорджина и миссис Фэбиан свернули налево, а Энтони и Джонни — направо. Какое-то время раздавалось хлопанье открывавшихся и закрывавшихся дверей и шум воды, но толстые стены, пушистые ковры и плотные занавески поглощали все звуки. В современных домах их обитатели слышат, как кто-то сбрасывает с ног ботинки или ходит по спальне, в Филд-Энде по ночам царили мертвая тишина и спокойствие. Чета Стоуксов поднялась по черной лестнице в свою комнату на третьем этаже бесшумно, ни единого звука не проникло сквозь толстые стены или потолок. И ни на втором, ни на третьем этаже никто не слышал, чтобы хозяин дома вышел из своего кабинета, прошел через холл и поднялся по лестнице в свою комнату, которая находилась прямо напротив площадки. Проходил он или нет, ни в одной комнате никто ничего не слышал.

Джорджина выключила свет, раздвинула занавески и распахнула окна. Она стояла в ночной рубашке около раскрытого окна и смотрела на лужайку. Сначала она не видела ничего, кроме открытого темного пространства. Потом ее глаза привыкли, и она увидела слабый свет, проникавший сквозь облака, затянувшие все небо. Поднялся легкий ветерок, и облака пришли в движение. Сад казался мрачным и таинственным. На небе не было ни звезд, ни луны, не раздавалось никаких звуков, кроме легкого шелеста листьев, колеблемых ветром. Темнота и тишина ночи неожиданно подействовали на какие-то струны ее души. Глаза ее увлажнились, и по щекам заструились слезы. Это были первые слезы за последние два дня. После разговора с дядей душа ее застыла и окаменела. Теперь слезы текли безостановочно. Когда наконец они иссякли, она испытала огромное облегчение. Джорджина умылась и вытерла лицо мягким полотенцем. Потом легла в постель и заснула крепким и глубоким сном без всяких сновидений.

У миссис Фэбиан сны бывали удивительно оживленными. Она почти каждую ночь видела сны, но обычно к тому времени, когда она просыпалась и Дорис, одна из девушек, приходивших из деревни помогать по хозяйству, приносила ей чай, детали ночных сновидений улетучивались из ее головы, оставляя в памяти смутное впечатление каких-то происшествий. На этот раз сон, однако, оказался удивительно ярким и запомнился. Она вместе со своим любимым мужем Джеймсом и его четырехлетним сынишкой Джонни сидела в залитом солнечным светом саду. Но ей никак не удавалось вспомнить, были ли они с Джеймсом уже женаты, или он только сделал ей предложение, что не мешало ей даже во сне помнить, что в реальной жизни они были мужем и женой. Этот вопрос волновал ее и в то утро, и на следующий день, когда она вспоминала свой сон. Если бы не эта неопределенность, которая, казалось, ставила под сомнение все остальное, сновидение было бы очень приятным и радостным. Но из-за этого обстоятельства строй ее мыслей пришел в полное расстройство. Небо заволокло облаками, и все вокруг потемнело. Миссис Фэбиан внезапно проснулась, в комнате было темно. На секунду ее охватил ужас. Перемена произошла слишком неожиданно: из залитого солнцем сада, где она находилась вместе с Джеймсом и маленьким Джонни, она попала в кромешную темноту, и в комнате, кроме нее, никого не было.

Ей стало так страшно, что она несколько раз глубоко вздохнула и приподнялась, опершись на локоть. Сделав это, она увидела слабый свет, проникавший в окно. Ее кровать стояла неподалеку от окна, у той же стены, поэтому она и не заметила лунного света, но она просыпалась очень рано, если ей на лицо падал свет. Миссис Фэбиан включила настольную лампу и посмотрела на часы. Было двенадцать часов. Она так и не поняла, что разбудило ее. Через минуту-другую она выключила свет и снова заснула.

Мирри не видела никаких снов, едва ли они вообще снились ей. Не успела ее голова коснуться подушки, как она тут же заснула и спала очень долго. Когда она жила у дяди Альберта и тети Грейс, больше всего Мирри ненавидела вставать в шесть утра. Ей полагалось подмести лестницу, прибраться в гостиной, застелить постель и подмести и вытереть пыль в своей комнате до завтрака, а завтракали в половине восьмого. После завтрака полагалось вымыть посуду, почистить картошку и прочитать главу из Библии, перед тем как отправиться в школу. До школы она добиралась полчаса. Когда же она попала в приют, стало еще хуже, потому что дел стало больше, а времени отводилось меньше. Как она все это ненавидела! Дядю Альберта с его внушительной бородой и его обшарпанный книжный магазин, где он проводил весь день. Если бы еще книги были новыми, но не тут-то было. Он занимался покупкой и продажей всякого никому уже не нужного хлама. И тетю Грейс, которая на всем экономила, вечно была занята уборкой, что-то скоблила и с утра до вечера повторяла, как дорого им обходится содержание Мирри и она должна учиться, чтобы как можно быстрее зарабатывать себе на жизнь. Если бы не Сид…

По правде говоря, ей не хотелось думать о Сиде, Сиде Тернере, сводном брате тети Грейс. Дядя Альберт и тетя Грейс не одобряли его образа жизни. Сводный брат вовсе и не был ей родственником. Сид попал в беду. Он получил год за участие в ограблении кассы. Ему тогда было всего восемнадцать лет. Мирри считала, что несправедливо так плохо относиться к нему, если после этих событий прошло столько времени, но дядя Альберт и тетя Грейс думали иначе. Мирри жалела Сида, и, когда он предложил ей встретиться и сходить в кино, она обманула тетю Грейс, сказав, что ее попросили посидеть с детьми сестры Хильды Лэмбтон. Сестру звали Флосс, она вышла замуж в семнадцать лет и родила двойняшек. Флосс ни за что никому не доверила бы детей, потому что считала, что должна заниматься ими сама.

Мирри была знакома с семьей Лэмбтонов по школе. Они с Хильдой были одного возраста, а Флосс на два года старше. Они все вместе ходили раньше в среднюю школу. Там учились очень приятные девочки. У некоторых были красивые платья, Мирри тоже хотелось бы иметь такие. В школу они их, конечно, не надевали, потому что все девочки носили форму, но некоторые посещали ту же церковь, что дядя Альберт и тетя Грейс, так что Мирри видела их по воскресеньям. В эти дни они надевали красивые платья, а ей приходилось ходить все в той же уродливой форме. Когда Мирри исполнилось семнадцать лет и она не сдала эти проклятые экзамены, тетя Грейс устроила ее в приют. Ее называли помощницей сестры-хозяйки, но на самом деле она занималась уборкой. И по-прежнему ей приходилось вставать в шесть часов. Уютно устроившись в своей теплой постели в Филд-Энде, Мирри только вспоминала, как ужасно было вставать затемно, в адском холоде. Ни за что на свете она не вернется туда… ни за что. Тот день, когда Джонатан Филд пришел в приют и сказал, что хочет видеть ее, навсегда врезался в ее память. Она занималась уборкой, и руки у нее от холодной воды стали красными. Заведующая хозяйством позволила ей взять чистый фартук и велела идти к нему. Мирри помнила, что чуть не плакала, потому что ей не дали времени расчесать до блеска волосы и надеть воскресное платье. У нее появилось воскресное платье, потому что она больше не имела права носить школьную форму. Ведь она уже окончила среднюю школу. Воскресное платье извлекли из благотворительной посылки. Оно было уродливым, но все же лучше ее обычной одежды, только сестра-хозяйка сказала, что Мирри и так выглядит опрятно, и отправила ее в приемную. Она и представить себе не могла, какое впечатление произвело на дядю Джонатана это платье из дешевой набивной ткани и как его потрясли эти маленькие красные руки и полные слез карие глаза. Мирри знала, что похожа на мать, потому что об этом не раз говорили дядя Альберт и тетя Грейс. Они говорили ей также, что ее мать была легкомысленной и упустила свой шанс, но она и представления не имела, что дядя Джонатан и был тем самым, упущенным ее матерью шансом. Мирри вошла в комнату, и с этой минуты жизнь ее круто переменилась. После длительных переговоров с дядей Альбертом и тетей Грейс, а также с руководством приюта мистер Джонатан Филд стал дядей Джонатаном, и она поехала с ним в Филд-Энд. Все произошло как в волшебной сказке. Дверь в старую жизнь захлопнулась, ее заперли и закрыли на засов. Никогда Мирри не откроет ее снова, что бы ни говорили, что бы ни делали. Никогда, никогда, никогда! Ей было тепло, она расслабилась. Мирри уже привыкла к этой мысли и успокоилась. Дверь заперта и закрыта на засов. Она никогда не вернется туда. С этим незыблемым решением она погрузилась в глубокий сон, где не было никаких сновидений.