Читать книгу "Допустимая погрешность - Чингиз Абдуллаев"

В комнату вернулся Борис Алексеевич. Он снова был не внастроении. Усевшись во главе стола, он недовольно взглянул на гостей.

— Катя! — закричал он, обращаясь к кухарке.

— Принеси нам что-нибудь выпить. Лучше коньяк.

— У вас были ко мне вопросы? — спросил Михаил Денисенко,обращаясь к Дронго.

— Я думаю, нам лучше поговорить наедине, — предложил Дронго.

— И мы сделаем это после ужина.

— С Инной тоже? — уточнил Денисенко.

Дронго взглянул на его жену.

— Да, — кивнул он, — и с ней тоже.

В гостиную вошла пожилая женщина. Это была кухарка. Онанесла большой поднос, на котором стояли бутылка дорогого французского коньяка идевять пузатых бокалов. Следом за ней стремительно вошла Майя Александровна.Взяв стул, она демонстративно села в стороне от всех, рядом с тем местом, гдетолько что сидела Юлия.

Борис Алексеевич поднялся и разлил коньяк по бокалам.

— Это хороший коньяк, — мрачно сказал он, отходя от стола.

Взяв свой бокал, он хотел сесть, но затем, вспомнив осупруге, взял второй бокал и молча протянул жене. Она посмотрела на бокал,потом на супруга, но руки не протянула. Ратушинский поставил бокал на тумбочку,рядом с высокой вазой.

Михаил Денисенко поднялся и взял два бокала. Себе и супруге.Подвинув к ней бокал, он поднял свой, разглядывая янтарную жидкость. Молоковподнялся следом за ним и тоже, взяв два бокала, поставил их на маленький столикперед диваном.

Эдгар посмотрел на Дронго. Он знал, что его друг не пьетконьяк, даже очень дорогой. Раньше Дронго любил хорошие вина, а в последниегоды почему-то пристрастился к текиле, которую пьют с лимоном и солью. Ноговорить о своих вкусах он счел неудобным. В гостиной стояла наэлектризованнаятишина.

Дронго подумал, что они с Эдгаром допустили ошибку, сообщиво цели своего визита. Здесь была не просто компания случайно оказавшихся вместелюдей. Здесь собрались люди, которые знали друг друга уже не первый год, и подобнаяпроверка, естественно, казалась им оскорбительной.

Взяв у Вейдеманиса предназначенный ему бокал, Дронгоповертел его в руках. На столе одиноко возвышался бокал, предназначенный дляЮлии. Борис Алексеевич, увидев его, повертел головой и нахмурился.

— А где Юлия? — спросил он.

В этот момент в комнату вошла его секретарша. Взглянув наБориса Алексеевича, она молча подошла к столу, чтобы взять бокал. Но едва онадотронулась до него, как раздался крик и звук разбитого стекла.

— Что случилось? — встревожился Борис Алексеевич.

Поставив бокал, он поспешил на кухню. За ним потянулисьостальные мужчины. В центре кухни над разбитым большим блюдом стояла кухарка ижалобно причитала.

Следом за мужчинами на кухне появились женщины: сначалаЕвгения Алексеевна, затем Инна и, наконец, Майя Александровна. Кухарка собиралаосколки. Блюдо было из большого сервиза, и несчастная женщина боялась, что снее взыщут его стоимость. Но Борис Алексеевич лишь громко расхохотался. И хотяего жена смотрела на разбитое блюдо с мрачным выражением лица, он, продолжаясмеяться, предложил гостям вернуться в гостиную.

Все потянулись обратно в комнату.

— Разбитая посуда — к счастью, — громко сказал Ратушинский,поднимая свой бокал. — Надеюсь, больше ничего подобного не случится.

Молоков, возвращаясь к своему столику, неловко задел иопрокинул один из бокалов, и он со звоном разлетелся на куски. Присутствующихэто развеселило, все заулыбались. Молоков обошел место, где лежали осколки, итоже улыбнулся.

— За наших женщин! — провозгласил Борис Алексеевич и выпилсвой бокал.

Все подняли бокалы. Выпили. И вдруг… Михаил Денисенкопошатнулся. Все недоуменно посмотрели на него. Он вновь пошатнулся, открыл рот,словно пытаясь что-то сказать. Попытался поставить бокал на столик, но сделалэто неловко, бокал опрокинулся на стол. Несчастный застонал и поднес руки кгорлу. Открыл рот, но слова словно застряли в горле. Денисенко сделал шаг,второй. Все с ужасом смотрели на него, понимая, что происходит нечто ужасное.Он медленно сполз на пол, тело его свели судороги, на губах появилась пена.

— Помогите ему! — отчаянно крикнула одна из женщин.

Дронго бросился к упавшему, но было поздно.

Михаил Денисенко был мертв. Он лежал на полу, ирастерявшиеся люди толпились вокруг него, не понимая, что им делать.

Дронго поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Всесмотрели на него, словно ожидая объяснения происходящего. Поняв, что друг нуждаетсяв помощи, Эдгар быстро шагнул к упавшему и наклонился над ним. Он пощупал егопульс, приподнял веки, после чего медленно покачал головой.

— Нет! — громко сказала Инна Денисенко.

— Этого не может быть. Нет… она замерла, словно еепригвоздили к месту.

— Какой ужас! — закричала Евгения Алексеевна.

Юлия вцепилась пальцами в спинку стула так, что онипобелели. Она была очень бледна. Ратушинский развел руками и растерянноопустился на стул. Молоков посмотрел на свою супругу. В сложные моменты жизнион привык обращаться к ней за советом. Майя Александровна, сидевшая в кресле,смотрела на упавшего изумленными, полными ужаса глазами.

— Он умер, — сказал Дронго.

В этот момент Инна бросилась к упавшему, пытаясь егоприподнять.

— Как это — умер? — переспросил Борис Алексеевич, ничего непонимая.

Он тяжело встал, понимая, что как хозяин дома обязан что-топредпринять. Молоков стоял у дивана, не зная, как ему быть.

Инна не кричала, не билась в истерике. Она лишь взяла двумяруками голову мужа и смотрела, вглядываясь в знакомые черты. Все стояли молча,ошеломленные происшедшим.

— Но этого не может быть, — сказала Евгения Алексеевна.

В этот момент послышался звук падающего тела. МайяАлександровна, очевидно, державшаяся из последних сил, потеряла сознание исползла c кресла на пол.

— Она умерла! — закричал в панике Борис Алексеевич, бросаяськ жене.

Вейдеманис находился у тела погибшего, когда Дронго вместе сРатушинским подошли к упавшей Майе Александровне.

— Она умерла! — повторил Ратушинский, пытаясь приподнятьголову супруги.

Дронго довольно невежливо оттолкнул его и, взяв за рукуупавшую женщину, пощупал пульс. Пульс был. Редкий, но был. Очевидно, женщинабыла без сознания.

— Что с ней? — взволнованно воскликнул Борис Алексеевич,наклонившись к супруге. — Она жива? Жива?