Читать книгу "Незалеченные раны. Как травмированные люди становятся теми, кто причиняет боль - Ахона Гуха"

в некоторых случаях это защищало ее от того, чтобы быть отвергнутой, она не получала достаточно социальной поддержки и часто чувствовала себя изолированной. Анна стыдилась этого и только делала громче интернализированный осуждающий голос своего отца. Когда она все же вступала в отношения, ей было трудно сближаться с людьми. Она очень хотела этого, но все же предпочитала держать их на расстоянии и совершала поступки, которые были чуть ли не самосаботажем. По ее словам, внутри нее была дыра, и никакие действия ее партнеров не могли ее заполнить.

«Мне всегда нравилось уходить первой, – однажды сказала она. – В таком случае мне хотя бы не нужно ждать, когда уйдут они».

Эта динамика сближения и отталкивания присутствовала и в нашей совместной работе. Находясь в моем кабинете, Анна сначала сближалась со мной, а затем либо снова возводила стены вокруг себя, либо резко завершала сеанс. Через некоторое время она просто исчезла после сеанса, не оплатив внушительный долг. Она игнорировала мои попытки связаться с ней, чтобы убедить ее заплатить и вернуться на психотерапию.

Это было похоже на самосаботаж, который присутствовал в других ее отношениях.

Мир травмированного человека характеризуется не только защитными механизмами, но и всевозможными социокультурными трудностями, такими как болезненные модели мышления, слишком сильные чувства, всепоглощающая злость и ряд компенсаторных механизмов, которые помогают управлять этими неприятными чувствами или притуплять их. Эти компенсаторные механизмы могут быть саморазрушительными, например намеренное причинение самоповреждений или употребление алкоголя/наркотиков. Некоторые жертвы предпочитают полностью блокировать эмоции, и иногда они успешно делают это годами, используя различные диссоциативные механизмы. Однако человеку сложно функционировать в мире с его стрессорами, не управляя своими эмоциями, и травмированные люди, прибегающие к защитному блокированию эмоций, часто замечают, что они просто соматизируют эмоции или что блокирование, обычно спровоцированное стрессом, приводит к катастрофическим последствиям. Некоторые люди практически не обладают эмоциональным контролем и срываются на окружающих каждый раз при возникновении сильных эмоций. Они чувствуют себя беспомощными, когда их переполняют сложные чувства. Люди могут наказывать себя за несоответствие строгим стандартам, которые они сами установили, и корить окружающих за те же грехи.

Мир травмированного человека характеризуется глубинным чувством стыда и собственной дефективности, а также либо чрезмерной компенсацией всего этого, либо, как ни странно, полной беспомощностью и принятием собственной неполноценности. Очень распространены дезорганизация образа жизни и проблемы со здоровьем, в их основе лежат многочисленные сложные биологические механизмы, искажения мышления, выученное поведение (например, погружение в работу и полное игнорирование физической потребности в отдыхе и упражнениях) и сложные модели поведения. Вообще, мир травмированного человека часто кажется ошеломляющим. В нем практически отсутствуют определенность и структурированность. Люди кажутся опасными, а отношения – слишком сложными. Что самое важное, многие жертвы не доверяют никому, а меньше всего – самим себе.

Травмированный разум: травма меняет наше мышление

Все люди рождаются с особой способностью и областью мозга, которые отличают нас от других животных. Эта часть мозга – префронтальная кора, и она очень хорошо развита у людей, благодаря чему мы можем размышлять (в том числе о прошлом и будущем), планировать, организовывать и принимать сложные решения. Это одни из простых когнитивных функций, которыми мы обладаем. Однако те же способности, которые дают нам потрясающие преимущества, также могут вызывать большие трудности (например, тревога о потере работы или размышления о расставании с партнером). Многие наши мысли основаны на привычных моделях мышления, или эвристиках (когнитивные упрощения, к которым мы прибегаем, чтобы облегчить обработку информации, например «темные переулки всегда опасны»), и это создает значительные трудности для жертв, чьи модели мышления часто основаны на травматических событиях.

С нейробиологической точки зрения травмированный мозг [1] уникален. Ему сложно понимать и систематизировать угрозы, он слишком сосредоточен на распознавании опасности, ему трудно модулировать информацию от органов чувств, вызывающую эмоции, и формировать воспоминания.

Внимание и концентрация внимания часто страдают, как и исполнительные функции (мышление, планирование и отложенное удовольствие, например). Некоторые травмированные люди подвергались внутриутробному воздействию алкоголя/наркотиков или приобрели травмы мозга, что только усугубляет вышеупомянутые проблемы. Хронически травмированное тело с трудом регулирует уровень физиологического возбуждения (т. е. постоянно остается в режиме повышенной опасности), а также характеризуется высоким уровнем гормонов стресса, которые влияют на различные и биологические процессы, включая частоту сердечных сокращений и артериальное давление. Тело и мозг работают в тандеме, и люди, пережившие комплексные травмы, часто несут на себе тяжелый физиологический груз и множество психологических проблем, уходящих корнями в биологические процессы, которые происходят во время получения травмы.

Говоря о мыслях, мы на самом деле подразумеваем нейронные паттерны, или мозговую активность. Мысли состоят из двух элементов: содержание и форма. Содержание – это то, о чем мы думаем (например, что произошло сегодня на работе), а форма – это то, как мы думаем (например, размышляем о проблемах, ожидаем худшего, сосредотачиваемся на положительных моментах, делаем поспешные выводы или придерживаемся черно‑белого или негибкого мышления). И форма, и содержание временами могут быть проблемными, но больше всего неприятностей они доставляют вместе. У жертв, сосредоточенных на угрозах, часто развиваются модели мышления, основанные на идентификации опасности и реагировании на потерю и отвержение. Со временем эти модели становятся характерологическими, как и защитные механизмы, о которых шла речь ранее. Понять эти модели необходимо, поскольку существует тесная связь между эмоциями, мыслями и поведением, и такие модели могут привести к проблемам с психическим здоровьем.

К этим моделям относятся:

Катастрофизация

Травмированный человек часто ожидает худшего и сосредотачивается именно на таком исходе, игнорируя другие, более позитивные варианты. Суть в том, что жертва ожидает катастрофы и позволяет своим мыслям закручиваться по мрачной спирали, преувеличивая последствия потенциальной трагедии и вероятность того, что она произойдет. Вот пример такого мышления: «Интересно, почему начальница попросила меня встретиться с ней сегодня днем? Наверное, она считает, что я плохо работаю. Возможно, меня уволят. Если это произойдет, я не смогу выплачивать ипотеку. Как мне жить без крыши над головой?» Люди, пережившие травму, очень внимательны к тому, что может пойти не так.

Черно‑белое мышление

Черно‑белое мышление связано с крайностями. Все или ничего. Люди либо хорошие, либо плохие. Этот тип мышления не подразумевает никаких оттенков серого. Приведем несколько примеров: «Если он зол, он опасен», «Если у меня не получится с первой попытки, я неудачник», «Все мужчины плохие». Такие крайности могут выполнять защитную функцию, уберегая жертву от дальнейшего вреда. Если людей и ситуации можно быстро и четко категоризировать, тогда жертва сможет избежать потенциальной опасности.

Черно‑белое мышление характерно не только для