Читать книгу "Юнг и Паули - Дэвид Линдорф"

stehen

Hab lang und fest sie angesehen.

(Я видел три солнца в небе

И долго смотрел на них не мигая)

Хотя мы не знаем, о чём в тот момент подумал Паули, это явление могло иметь для него глубокий смысл. Фирц надеялся на это. В любом случае, в его мыслях произошла перемена[142].

В августе Паули получил письмо от директора Института, который пытался успокоить его волнение относительно статуса физики в США. «Уверяю вас, что ваше беспокойство о свободе исследований в Соединённых Штатах лишено оснований. Учёные по всей стране недвусмысленно высказались относительно [вмешательства военных] … Уверен, что в дальнейшем вы можете не волноваться на этот счёт»[143]. Однако письмо оказалось напрасным, поскольку к моменту его получения Паули уже твёрдо решил вернуться в Швейцарию. Позже он говорил, что вмешательство американских военных в науку вызвало у него такой же ужас, какой он испытал в детстве в Австрии перед началом Первой мировой войны. Было ли это предчувствием эскалации ядерного оружия?

Решение остаться в Европе, очевидно, успокоило Паули. Он верил, что его помощь была необходима Европе, чтобы оправиться от ран. Но кроме того, в Цюрихе он чувствовал себя дома, не только физически, но и духовно. В грядущие годы этот выбор вновь свяжет его с обоими аспектами его прошлого. Вскоре Паули отказался от должности в Принстоне и вернулся в милый сердцу город. Роберт Оппенгеймер стал директором Института перспективных исследований. Хотя шесть лет вдали от Швейцарии были трудным периодом для Паули, они дали ему ощутить тёмную сторону науки.

Глава 5. Алхимик: Путь к спасению

Я не только Кеплер, но и Фладд.

Вольфганг Паули

По возвращении в Швейцарию Паули был приятно удивлён, обнаружив, что Цюрих не превратился в «альпийскую деревню». Теперь к престижу университета прибавилась знаменитость, нобелевский лауреат, что помогло созданию благоприятной международной атмосферы, в которой Паули и процветал[144].

Научный климат в Цюрихе радикально отличался от того, который окружал Паули в его временном убежище. В США всё больше физиков присоединялись к коллективным исследованиям, что было несовместимо с убеждением Паули: творческий поиск происходит из индивидуальности. Перед отъездом из Принстона Паули сказал своему голландскому коллеге: «[США] идеально подходят для больших проектов, но ничего важного здесь не произошло»[145]. Он также был против вмешательства государства, и в том числе военных, в распределение финансирования исследований. Признание своей моральной ответственности — это то, что Вайскопф называл «чистым характером» Паули. Фирц пожелал подробнее выяснить позицию Паули: «Мы [физики] изучаем природу, … чтобы контролировать её — технически. Это правда. Но для тебя это никогда не было основным стимулом. Каков же он тогда?» Ответ Паули открывает важные черты его философского мировоззрения:

Почему мы изучаем природу с помощью физики? Алхимия говорит: «Чтобы спастись» — через создание Lapis Philosophorum [философского камня]. В юнгианских терминах это создание «осознания самости». … Однако это не только свет, но и тьма, и как совокупность, должно включать и «желание властвовать над природой» — я считаю его чем-то вроде злой обратной стороны естественных наук, которую нельзя исключить. Но ответ на [твой] вопрос всегда останется ненавистным для рационалиста: «путь к спасению [Heilsweg], против которого человек безуспешно борется»[146].

Здесь в Паули проявляется алхимик. Физика была для него способом проникнуть в самое сердце природы. Подобно алхимику, видевшему в таинственных химических трансформациях отражение собственной самости, Паули смотрел на современную физику как на пересадочную станцию на пути к высшему сознанию, «пути к спасению».

Под «путём к спасению [Heilsweg]» Паули подразумевал такой подход к изучению природы, который развивает самосознание и противостоит соблазну контролировать природу, то есть «тёмной стороне науки». Его неприятие злоупотребления властью в науке заметно по резкой реакции на статью Гейзенберга, написанную в ответ на критику немецких учёных, участвовавших в атомных разработках во время войны: «Ваше предположение о том, что я заинтересован в немецких атомных бомбах (а также статьях на эту и подобные темы) поражает меня»[147]. Гейзенберг поднял «злую сторону» науки — желание власти — к которой Паули испытывал такое отвращение. Однако, несмотря на такое отношение к неправильному, по его мнению, использованию науки, Паули оставался аполитичным. Нильс Бор же, напротив, в 1945 году добился встречи с Уинстоном Черчиллем, надеясь убедить премьер-министра в необходимости поделиться секретом ядерного оружия с Россией. Бор верил, что этот шаг предотвратит гонку вооружений в будущем. Это соответствовало его принципу дополнительности, согласно которому бомба могла быть как благом для человечества, так и колоссальной катастрофой. Как и следовало ожидать, встреча с Черчиллем закончилась провалом[148].

Конфликт между действиями Бора и убеждениями Паули ясно виден в письме Бору (июнь 1950), в котором Паули ссылается на свою приверженность восточной философии Лао-Цзы:

Моя собственная позиция такова: … мы должны удовлетвориться тем фактом, … что идеи всегда оказывали большое влияние на ход истории, как и политики, но лучше оставим другим прямые действия в политике, а сами будем на периферии, а не в центре этого опасного и неприятного механизма. … На меня … также сильно повлияла философия Лао-Цзы, в которой так подчёркивается важность непрямого действия, что идеал хорошего правителя для Лао-Цзы — правитель, которого не замечают вовсе[149].

Паули верил, что существуют внутренний и внешний способы связи с действительностью, и они должны находиться в гармонии. Никогда не забывая о ценности внутреннего света, он продолжал искать в своих снах источник инсайтов. В 1948 году он написал Паскуалю Йордану[150], талантливому немецкому физику, который интересовался психическими явлениями. Паули обрисовал общее направление своих снов в послевоенные годы — в них особенно чётко проявился физический символизм — и добавил: «Сейчас я медленно начинаю строить собственную теорию [на материале моих снов]. … Но слишком долго будет излагать её в письме»[151]. Хотя Юнг не одобрял особый взгляд Паули на его физические сны, их по-прежнему связывал общий интерес в более глубокой проблеме — взаимоотношениях психе и материи.

Поиск целостности

К сорока шести годам Паули превратился в почтенного дородного мужчину; его творческий пик миновал. Однако его внутренняя жизнь входила в новую фазу, в которой важную роль продолжали играть сны. В 1953 году, оглядываясь назад, он понял, что 1946 год стал началом семилетнего периода психологической трансформации, в результате которой произошли заметные изменения в