Читать книгу "Замуж в наказание - Мария Анатольевна Акулова"

в ответ серьезно, задумчиво. Я не могу отделаться от мысли, что передо мной – предатель. И еле сдерживаюсь, чтобы не спросить: зачем же ты тогда мне это обещал?

– Это меня касается? – Спрашиваю, сознательно задевая. Папа хмурится, мне на мгновение становится приятно. Чувства – вспышками. Меркнут и я снова тону в болоте боли и тоски.

– Касается, кызым. Ты уже не маленькая, понимаешь, что у твоего поступка были последствия. Не буду говорить, какая слава о тебе разносится языками. И о нас какая…

– Мне жаль, что вас это задело…

Папа кривится. А вот я сдержалась.

– Нам тоже жаль. Вопреки твоему поступку есть человек, который просит у меня твоей руки.

Сердце обрывается, а потом несется вскачь. Я вот сейчас должна удивиться, но сыграть не могу. Злость бурлит.

– Я не собираюсь замуж.

Чуть ли не впервые в жизни разговариваю с отцом так жестко. Краем глаза вижу, как на мои слова реагирует мама. Тянется к шее и непроизвольно сжимает. Покашливает даже. Тебе сложно, да, мамочка? Мне тоже. Я бы хотела, чтобы ты стояла рядом со мной.

– Потом не возьмут, Айлин. А за этого… Я не отдам. – Папа знает имя Мити, я уверена, но даже произнести его не хочет.

– Значит никогда не выйду…

Мой голос пропадает. Свою дурацкую клятву просто шепчу. Вижу, что отцу этот разговор не доставляет удовольствия. И даже мотивы его отчасти понять могу. Но принять – нет.

– Айдар Салманов вечером приедет, дочка. Настройся. Он – хороший человек. Достойный. Принять его предложение – это лучший выход из ситуации, которую ты создала.

– Я его не люблю. Я для него – никто. – Еле сдерживаюсь, чтобы не добавить: как и для тебя, кажется... Делаю больно себе же. Занимаюсь самобичеванием. Но во взгляде отца не вижу ни жалости, ни близости. Его броня куда плотнее, чем моя дурацкая льдиная корка.

– Полюбишь, Айка. Смиришься. Теперь выбирать не приходится.

***

Я провожу день бездарно. Сижу в комнате не потому, что снова приказали подняться, просто привыкла. Нервничаю, постоянно подхожу к окну, хотя и знаю, что папа не вернется до вечера. Раз за разом пишу Мите, точно ли он сможет всё организовать, и выслушиваю от него ворчливое: «Аля, ты уже вляпалась, так хотя бы не мешай разбираться». Вынуждена это глотать.

Меня бросает из крайности в крайность от желания насолить Салманову, выйдя к нему вечером с закрашенными черным карандашом передними зубами и нарисованной не менее густой, чем у него, щетиной на щеках, до мыслей сбежать прямо сейчас, не дожидаясь Мити, но я не решаюсь ни на первое, ни на второе.

Теперь мама уже хочет со мной поговорить. Мне кажется, что даже пытается задобрить. Печет моё любимое миндальное курабье. Я узнаю этот запах из тысячи. Он щекочет ноздри, поднимаясь по лестнице и забираясь под дверь моей комнаты, но сегодня вызывает тошноту.

Меня тошнит от всего. От маминой бурной подготовки, от воспоминаний о папиных словах.

Смиришься… Полюбишь…

А он пытался когда-то? Он выбрал маму сам. Он сам определил свою судьбу. Но в какой момент Аллах разрешил ему определять мою?

Сколько Коран не читай, там ты такого не найдешь. Я уверена, он сам это знает. Но, видимо, своим поступком я задела его слишком сильно. Боюсь, папа не отступится.

Только и я не отступлюсь.

Ближе к семи мама в очередной раз поднимается ко мне и просит привести себя в порядок. Скоро будут гости. Я говорю ей правду: не спущусь. Её это расстраивает, а мне даже удовольствия не доставляет.

Мне хочется только спросить, почему она встала на его сторону, но я люблю ее слишком сильно, чтобы рвать душу. Просто сложно жить со знанием, что мама выбрала не меня.

– Всё равно оденься красиво, кызым. Пожалуйста…

Мама просит и уходит, а я продолжаю сидеть в ожидание приезда гостя, к которому не выйду.

Участвовать в фарсе продажи моей тушки по скидке не стану. К покупателю я чувствую только злость и брезгливость.

Когда у ворот останавливается две машины – папина и Айдара, по моей спине холодок.

Он выходит, захлопывает дверь. Папа ему что-то говорит, Салманов кивает и вскидывает взгляд.

Не может меня видеть, я за тюлью, но все равно пугаюсь.

Потом – сильнее злюсь. Говорю про себя: я была о вас более высокого мнения, господин прокурор. Из цветника готовых отдать вам тело и душу правильных крымскотатарских невест вы выбрали единственную, которую это совершенно точно не порадует. Она не зря лежит на полке уцененки. С гнильцой.

Они проходят в дом. Моего будущего мужа, который никогда таким не станет, с восторгом приветствует мама. Встречать спускается и Бекир.

Я слышу, что Салманов шутит о стажировке. Папа обещает, что сын выйдет. Из-за нашего скандала Бекир пропустил свой выпускной, но, наверное, куда большей трагедией для него стал бы запрет на работу под началом кумира.

Но с братом папа, очевидно, не так жесток. А я даже порадоваться за него не могу.

Пока Бекир будет с восторгом впитывать новые знания, я буду вынуждена греть чужаку постель. От мыслей о том, что мне может предстоять, захлебываюсь в ужасе. Я же добровольно не дамся. Я не хочу без любви…

На глаза снова наворачиваются слезы, я запрокидываю голову и часто-часто моргаю.

Слышу внизу вопрос гостя:

– Айлин не спустится?

Небольшую неловкую паузу, потом мамин ответ:

– У кызым голова разболелась. Может позже…

Смахиваю не удержавшуюся в уголке глаза слезу.

Мама тоже умеет врать, когда нужно.

Все врут, но плохая почему-то только я…

От разворачивающегося в гостиной фарса мутит. Чтобы хуже слышать, я зажимаю ухо подушкой. Совсем не слушать не могу себе позволить. А вдруг кто-то решит подняться? Это маловероятно, но теперь я не уверена уже ни в чем.

Меня качает на волнах безразличия, страха, отчаянья, надежды… Это изматывает. Каждый раз, когда до меня доносятся голоса, дергаюсь, как будто по коже пускают ток.

Во время одного из моих личных затиший, тело расслабляется. Я даже с откуда-то взявшейся улыбкой слежу, как на стене красиво играет свет и тень заходящего солнца, лучи которого пробиваются сквозь занавеску. Тянусь туда пальцами, глажу воздух…

Вспоминаю одну из множества историй из детства. Раньше, когда говорить о многом прямо и начистоту было не принято, девушки и парни подавали знаки друг другу и окружающим. Из тех времен происходит