Читать книгу "Доверие - Димитр Ганев"

них бегут! — рассмеялся капитан.

— А вы можете приказать, чтобы их привязали?

Тимчо смотрел испуганно и уже не выпячивал грудь так, как тогда, когда они выезжали из Краснова, а ребятишки бежали вслед, с завистью глядя на него.

Доехали. Славеев взял за узду Кома, а Игнатов пошел к выстроившимся перед постом пограничникам — принять рапорт старшего.

Насаженные на «манлихеры» штыки, сверкающие на солнце, черные шнуры, которыми крест-накрест перевязаны были белые онучи, бодрый, подтянутый вид молодых ребят — все понравилось командиру, который и сам подтянулся перед строем и во весь голос приветствовал солдат. Ответное приветствие грянуло над пограничной полосой.

Тимчо наблюдал церемонию сверху, с седла, — он боялся спешиться, поглядывая на огромных сторожевых собак, которые, высунув длинные красные языки, разлеглись возле кухни. Старший по посту, заметив это, прогнал собак и снял мальчика с седла. Пограничники с любопытством окружили его, стали о чем-то шутливо с ним говорить. Они знали, что он сын Али, который часто бывал у них, но до сих пор еще не видели мальчика. Но тут старший приказал всем идти в казарму. Каждый должен был, стоя у своей койки, ждать командира — Игнатов обычно начинал проверку с кроватей, придавая большое значение порядку и аккуратности солдат. Однако на этот раз командир, не заглянув в казарму, распорядился, чтобы к несению службы приготовились двое солдат, которые допустили нарушение. Надо было точно воспроизвести происшествие, и капитан приказал доложить ему о готовности через десять минут.

Солдаты, вооруженные по всем требованиям инструкции, спустились в седловину. Пограничная полоса, заросшая травой и обозначенная в отдельных местах кучками мелких камней, была незаметной — по обе стороны от нее тянулись невысокие кусты можжевельника и молодые сосенки, еле видные сквозь густые заросли папоротника. Через этот лес по протоптанной тропинке шли патрульные, соблюдая дистанцию в пределах видимости. Игнатов наблюдал за их движением, при этом старший патруля, Никелов, подробно объяснял действия и патруля, и людей Караосмана. Не доходя до пирамиды, старший поднял красный флажок, солдаты остановились. Тропинка в этой точке описывала дугу, пограничники теряли друг друга из виду.

— Вон там, — указал Никелов, — двое вооруженных людей, предполагая, что патруль уже прошел, пересекают полосу, натыкаются на второго пограничника, открывают огонь и убегают.

— Кто из солдат стрелял? — спросил командир.

— Оба, — ответил старший. — Они внезапно появляются, прижимают наших огнем… А трава…

— Значит, они действуют внезапно?

— Так точно.

— А мы? Где мы? Почему мы не действуем внезапно? Что нам мешает? Бандиты вторгаются на нашу территорию, открывают огонь, чтобы отвлечь наше внимание, и уходят!

— Так точно.

Никелов стоял по стойке «смирно», опустив голову, только когда капитан спрашивал его, поднимал ее, чтобы сказать «так точно» или «никак нет».

— Прикажите патрулю подойти, — сказал Игнатов, не отрывая взгляда от местности. — Следуйте за мной!

Он вышел на старую проселочную дорогу, параллельную пограничной полосе, солдаты патруля во главе с Никеловым догнали его.

— Ну, ребята, что будем делать? Вы знаете, что вам положено по закону?

Капитан шагал, поглядывая время от времена на их лица, почти детские, еще покрытые юношеским пушком, на тонкие шеи, торчащие из воротников, ловил их испуганные взгляды. Пережив схватку с врагом, а потом тревожное ожидание суда, ребята приуныли, осознавая свою вину.

— Как звать? — Игнатов повернулся к солдату, который шел ближе.

— Рядовой Жельо Петков из села Малко Шивачево, околия…

Он перевел дыхание, собираясь продолжать, но капитан обратился с тем же вопросом к другому солдату, и ют четко ответил:

— Рядовой Тотьо Ганев из села…

— Ясно! — оборвал его Игнатов. — Когда матери вас провожали, что они вам наказывали: охранять границу или в тюрьме отсиживаться?

— Охранять границу, господин капитан, — ответили солдаты в один голос.

— Тогда почему ж вы стреляете, а не попадаете?

— Господин капитан, мы… — начал было Жельо, но Никелов ткнул его кулаком в бок, и он замолчал.

— Вы, только вы, ребята, можете так укрепить границу, чтобы никакой враг не прошел. Помнить об этом надо. — Он остановился, бросил взгляд на пограничную полосу. — А сейчас давайте еще немного «поиграем».

Никелов играл роль нарушителя, а патруль замаскировался в папоротнике. Неожиданно появившись из кустов, Никелов оглянулся и, нагнувшись, побежал к границе. Расстояние было достаточно большим. Солдаты не стали кричать ему «стой!». Они разделились: один бросился наперерез через кусты можжевельника, другой оказался позади. Только после этого оба властно окликнули его и вынудили «нарушителя» поднять руки.

— Ну, пошли! — сказал капитан старшему, поворачивая к посту.

Он был доволен. Эта элементарная игра в общих чертах соответствовала его идее перенесения патрульной службы в глубину территории, чтобы обеспечить пространство для маневра. Линейная охрана, открытое движение по самой полосе при неизменно повторяющихся в одно и то же время действиях не давали результатов. Капитан представлял себе схему, которую они с Никелевым разработают сегодня же вечером, и тренировки в последующие дни. Необходимо было такое взаимодействие между постом и патрулями, которое могло бы обеспечить быстрое обнаружение, преследование и обезвреживание врагов. Игнатов уже видел эту схему в укрупненном масштабе — схему, охватывающую весь Красновский пограничный участок.

16

К семи часам утра дождь кончился, небо прояснилось. Молочно-белый туман стлался в низинах, На зеленом ковре черничника сверкали круглые капли дождевой влаги. Через поляну скачками пробежала белочка и словно взлетела по гладкой коре сосны.

— Сержант Никелов сказал, если кто убьет белку, у тога мать умрет. Это правда?

Тимчо дернул поводья, чтобы догнать капитана. Два откормленных коня коснулись друг друга боками и, фыркнув, резко подняли головы — дорога была слишком узкой, чтобы двигаться рядом. Игнатов приотстал. Только потом ответил:

— Не знаю, мой мальчик. Я никогда не убивал белок. А моя мать, Тимчо, давно уже умерла… — Он посмотрел на ехавшего впереди паренька в солдатской форме и продолжал: — Ее расстреляли полицаи в марте сорок четвертого. Бабушка Геня, так ее звали в селе… Она была строгая, сильная женщина. — Игнатов вздохнул, потрепал гриву Кома. — Эх, Тимка, мал ты еще, чтобы понять, как велик грех сына этой славной бабы Гени. Мой грех, Тимка! Два раза подарила она мне жизнь: первый — когда родила, а второй — когда полицаи гнали ее под штыками к тайнику, где прятался я с двумя партизанами. «Нет его, — сказала она и остановилась. — Дальше я ни шагу не сделаю, собаки!» Полицейский скомандовал: «Пли!» — и она, бедная, рухнула под грушей — той самой грушей, на ветку которой привязывала когда-то люльку, где пела нам протяжные фракийские песни.

Выехав на поляну, пересекли ее и начали спускаться по крутой тропинке, извивающейся в буковом лесу. В начале ее капитан всегда