Читать книгу "След тигра - Андрей Воронин"

— Так, может, и вправду тигр? — предположил Вовчик.

— Кабы тигр, так следы остались бы, — резонно возразил Пономарев. — Ну хоть крови пятнышко, да нашлось бы. А так — ничего…

— Значит, плохо смотрели, — уверенно сказал Вовчик. — Знаю я этих районных следопытов, да еще в такой глухомани. А может, и тигра никакого не было. Проворовался начальничек да и дал тягу, не дожидаясь ревизии. Ну, а дальше-то что?

— А чего дальше? Дальше, как говорится, пошло и поехало… То бабы за грибами, за ягодами подадутся — пойдут втроем, а вернутся двое, то мужик с охоты не придёт, то дитё по дороге из школы средь бела дня сгинет, да так ловко, что никто ничего не видал и не слыхал… А кто на Каменный ручей зверя промышлять ходил, тех, сказывают, видели. Да только лучше бы их никому не видеть… Словом, так поселок мало-помалу и вымер — кто на Большую землю утек, кто без вести сгинул… Кто как, в общем.

— Постой-ка, — возмутился Вовчик, который, как и Глеб, сразу уловил, что в рассказе проводника чего-то недостает. — Ты чего это, сказитель? Пролог рассказал, эпилог рассказал, а остальное где?

— Какой такой эпилог? — в свою очередь, возмутился Пономарев. — Ты чего ко мне вяжешься? Говорю же: не любо — не слушай, а врать не мешай!

— Вот чудак человек! Да ври себе, сколько влезет, только тогда уж давай по порядку. Что случилось-то? Каменный ручей-то здесь при чем?

— Так я же и говорю! — сердито воскликнул Пономарев. — Чего привязался, леший? Сам с толку сбивает, а потом сам же и недоволен… Говорю же, проклятое это место! Мы-то, которые тутошние, над стариковскими байками, известно, смеялись, а только на Каменный ручей все одно ходили с опаской: ну, мало ли… Старикам-то их байки тоже, поди, не ветром надуло. Да и кто его ест, тигра-то, если разобраться? Кошка ведь, хоть и большая. Китайцы — те да, те все подряд за обе щеки трескают, им чем противнее, тем лучше. А нам тигриное мясо ни к чему, в тайге дичи и без тигра навалом. Словом, байки байками, а на себе пробовать никому не хотелось. Да ведь и не каждый тигр в тайге — людоед… Я-то этих людоедов сроду в глаза не видал, а что мужики по пьяному делу врали, так кто ж пьяные враки слушает-то? Человек после месяца в тайге такого наплетет, что десять профессоров не разберут, где правда, где выдумка, а что ему ночью со страху померещилось. Ну, и вот, значит, годочков уж с десять тому приехали в наши края какие-то… Да вот, вроде вас. Разодеты в пух и прах, карабины у всех фартовые, ножи штучные — хоть гвозди руби, ничего им не сделается… Ну, директор леспромхоза тогда еще жив был, да и участковый наш тоже, земля ему пухом… Словом, о чем они промеж собой толковали, нам никто не докладывал. Надо думать, ручку начальству заезжие артельщики густо позолотили, чтоб оно, начальство, в их дела свой нос не совало. Да могли бы и не золотить, потому как где Каменный ручей, а где поселок? Участковый тоже… Один он у нас был, а участок с добрую эту, как ее… Бельгию, что ли. Но они, артельщики эти, решили, видать, чтоб все было по закону — кому на лапу, кому по шеям… Ну, одним словом, ушли они к Каменному ручью. Мишку Сидоркина в проводники взяли и ушли. Чего они там, на ручье, делать собирались, никто не знает, однако снаряжения, снасти всякой при них много было — знать, зимовать порешили. Ну, и зазимовали… Так зазимовали, что никто их с тех пор в глаза не видал. А как снег сошел, так и началось… Первым Савка пропал, травник, потом директор, и пошло и поехало… Мы потом уж с мужиками промеж себя решили: видать, бес их попутал, подвел кому-то под выстрел тигра-людоеда. Попробовали ребятки тигриного мяса — им-то, городским, небось, интересно, какое оно на вкус, да и голодно в тайге зимой-то… Попробовали, стало быть, людоедского мяса, ну а там, дальше, известное дело — кто сильнее да хитрее, тот и молодец, а кто зазевался — того в холодец… Вот с тех пор и пошло. Я ведь почему ночей не сплю, Богу молюсь, милости у него прошу? Ходил ведь я на Каменный ручей с товарищами вашими. Они остались и, видать, сгинули все до единого, а я-то вернулся… След я, ребятки, проложил от самого Каменного ручья прямо к своему порогу, а у людоеда нюх… Э, да чего там! До сих пор не пойму, как я нынешнюю зиму пережил, как со страху копыта не отбросил, как он, чертяка, меня не изловил… Затеплишь вечером керосинку, сядешь с четвертинкой к столу — бутылка, значит, на столе, а ружье на коленях. Для себя ружье, не для него — чтобы, значит, ежели он в дом ломиться начнет, сразу себя порешить, не мучиться. А за окошком вьюга воет, и все чудится, что вокруг дома ходит кто-то… А утром до ветру выйдешь — опять же с ружьем, — а во дворе все сугробы истоптаны. Снегом следы замело, и не поймешь, кто ходил, зверь или человек. Видно только, что ходил, принюхивался… Вовчик отставил пустую кружку и сел, зябко передернув плечами.

— Ну, Ваня, сказки у тебя… — сказал он и помотал головой, словно для того, чтобы прогнать навеянную сбивчивым рассказом проводника мистическую жуть.

— Ага, — сварливо откликнулся Пономарев, — сказки… Ты поселок наш сам видал. Никого ведь не осталось, разбежались все, как тараканы. А ты — сказки…

— А ты почему не побежал? — подавляя зевок, спросил Вовчик.

— А куда мне бежать? — ответил проводник и тоже зевнул, широко разинув черную, усаженную гнилыми пеньками зубов пасть.

Глеб протер слипающиеся глаза и обвел взглядом присутствующих. Тянитолкай уже мирно посапывал, завалившись на бок и все еще держа в руках нож и наполовину обструганный сучок. На толстом конце сучка он вырезал змеиную голову — не вырезал, собственно, а лишь чуть-чуть подправил то, что создала сама природа. Сделано это было мастерски — так, во всяком случае, показалось Глебу.

Гриша сонно моргал на затухающее пламя. Лицо у него было спокойное, равнодушное и расслабленное, но Сиверов заметил, что рука бывшего десантника лежит на ложе карабина — похоже, Пономарев сумел-таки произвести на слушателей впечатление своей не слишком складной байкой.

Сидевшая между Тянитолкаем и Гришей Горобец выглядела осунувшейся и постаревшей. Ее большой рот был скорбно сжат, уголки его опустились книзу, и возле них залегли горькие складочки. Оранжевые отблески огня плясали в ее широко открытых, неподвижных, как у покойника, глазах. Потом она шевельнулась, поднесла к губам сигарету, глубоко затянулась и с силой выдула дым прямо в костер. Глеб подумал, что впервые видит ее курящей, и удивился: с чего бы это? Неужели болтовня Пономарева ее напугала? Да ведь это же чепуха, подумал Глеб, борясь с наваливающейся дремотой. Смесь народных поверий, темных таежных легенд, глупых слухов и обыкновенного пьяного бреда. Сейчас Пономарев трезв, но мозги у него проспиртованы насквозь, и он вряд ли способен отличить явь от кошмаров, всплывающих из его сумеречного подсознания. Одиночество и водка — верный путь к сумасшествию, и Пономарев его прошел до конца — сначала сам прошел, а теперь, как и положено проводнику, ведет за собой других…

Странно, подумал Глеб. Странно, что тот же Вовчик, вечно бросающийся на защиту своей начальницы, стоит только кому-нибудь задеть ее неосторожным, словом, до сих пор не заткнул Пономареву рот своим пудовым кулаком. Ведь этот пропойца прямым текстом говорит, что муж драгоценной Евгении Игоревны вместе со своими подчиненными отправился в желудок к людоеду — получеловеку-полутигру. Конечно, что с него возьмешь, с этого полусумасшедшего алкаша, но все-таки, все-таки… Неужели они ему верят? Неужели допускают возможность того, что рассказ чокнутого проводника может оказаться правдой хотя бы наполовину?