Читать книгу "Зимний путь - Амели Нотомб"

— Так-то оно так, но «Серебряная башня» — это уж слишком!

Нас посадили возле окна, и я указал ей подбородком на открывавшийся из него вид.

— Это единственный парижский ресторан, откуда можно любоваться задним фасадом Нотр-Дам.

Она долго смотрела на собор, потом прошептала:

— И верно, отсюда он выглядит еще прекрасней.

Теперь я держался с Астролябией чуть отстраненно, не проявляя слишком пылких чувств. Любовь к ней больше не причиняла мне мучений. От этого мои манеры только улучшились. И она почувствовала перемену.

После обеда она предложила мне проводить их домой. Я отклонил приглашение. Она не настаивала, но я заметил, что мой отказ ее опечалил. Я усмехнулся про себя, подумав: будь я причиной ее разочарования месяц назад, я бы плясал от радости, и дни Эйфелевой башни не были бы сочтены. А теперь слишком поздно: грусть Астролябии меня больше не трогала.

Женщины всегда любят невпопад.

* * *

Вчера утром я получил от Астролябии это письмо. Вынимаю его из кармана, чтобы переписать:

Зоил,

Ты изменился. Я сожалею об этом, но не упрекаю тебя. Вероятно, у тебя есть на это причины. То, что ты принял за холодность, было просто реакцией встревоженной женщины, обнаружившей, что она любима сверх меры, любовью, превосходящей ее чаяния. Не думай, что мне это не понравилось, напротив. Но искусство благосклонно принимать в подарок бриллианты нигде не преподают, и я владею им не лучше, чем любая другая. Если я потеряла тебя, то смиряюсь с этим и благодарю за прежние драгоценные дары. Если же осталась хоть искра надежды на то, что ты вернешься ко мне, знай, что я тебя жду и обещаю стать если не очень умелой возлюбленной, то по крайней мере не скрывающей от тебя блаженное смятение, в которое ты поверг меня.

Твоя Астролябия.

К такому посланию можно отнестись двояко: либо рыдая от умиления перед душевной красотой автора, либо хохоча во все горло над его напыщенностью. Во мне еще осталось достаточно любви, чтобы от этих слов голова моя пошла кру́гом, как от шампанского. Но вместе с тем в душе уже возникло разочарование, побуждающее расслышать в них нечто смехотворное. Только безумно влюбленные способны на всепрощение; стоит любви слегка остыть, как врожденная душевная низость снова поднимает голову. В настоящий момент я колебался между этими двумя стадиями.

В то же время переписывание этого послания произвело свое действие. Переписывать — значит возрождать власть слова. Партитура волнует гораздо больше не при чтении нот, а при исполнении музыки.

И я почувствовал, как слабеет моя решимость. Будь ты проклята, Астролябия, я не дрогну! Я прекрасно знаю, как легко отказаться от этого плана: достаточно покинуть аэропорт, вернуться к тебе, и, думаю, что на сей раз присутствие твоей полоумной писательницы не помешает мне достичь своей цели. Ты сейчас находишься в том же состоянии, в каком я пребывал этой зимой, и ни в чем мне не откажешь. Ах, как я жаждал увидеть тебя пылко влюбленной, как хотел убедиться, что твоя страсть равна моей!

Но нет, я стисну зубы и не стану слушаться внутреннего голоса, который велит мне идти к тебе. То, что приходит слишком поздно, — недостойно, вот и все. И потом, я ведь дал себе клятву держаться до конца. Улисс, не соблазненный пением сирен, понял бы меня. А то, что сирены никогда не поют в нужный момент, это уж их проблема.

Ну, теперь уже скоро. Сейчас я войду в туалет аэропорта со своей сумкой. В бутике duty-free я купил бутылку «Cristal-Roederer». Вы спросите, почему я выбрал именно эту марку; отвечаю: для того чтобы использовать шампанское так, как я наметил, подошел бы любой, пусть и скверный сорт. Но, думаю, мои невинные жертвы заслуживают, чтобы их отправили на тот свет с помощью именно этого изысканного напитка.

Я разобью бутылку о край унитаза, соберу все крупные осколки, в том числе и горлышко, которое, если зажать его в кулаке, станет самым грозным моим оружием. Конечно, жаль губить понапрасну такое вино, но дело есть дело. Не стоит мечтать даже об одном-единственном глотке: мне потребуется абсолютно ясный рассудок. Кроме того, этот нектар не будет к тому времени достаточно холодным.

Астролябия, ты была для меня единственным достаточно холодным шампанским. Тем хуже. Я умру на трезвую голову.

Как только самолет оторвется от земли, я пройду в кабину, держа наготове острый осколок, и перережу горло пилотам. Я долго размышлял над этим и решил: поскольку мне неизвестно, способен ли я на такой поступок, единственный выход — просто не думать о нем. Любая психологическая подготовка напрочь лишит меня сил.

Само это движение не должно быть слишком трудным: я сотни раз видел его в кино и тысячи раз повторял перед зеркалом. Самое главное — заставить себя отрешиться от всего. Для этого я предусмотрел одно средство: в момент убийства держать в голове «Зимний путь» Шуберта — именно потому, что между моими действиями и этой музыкой нет никакой связи.

Покончив с этим, я сяду за штурвал. Заранее радуюсь возможности проверить точность указаний Максимильена Фигье и эффективность моих упражнений на тренажере. Но в любом случае все закончится авиакатастрофой. Эйфелева башня — неизмеримо лучшая и куда менее банальная мишень, чем какой-нибудь третьеразрядный отель в Гонессе.[35]Однако меня волнует другое: так ли уж верна эта история про букву «А»?

Дверь пилотской кабины я запру изнутри. И стану единственным — после Бога — хозяином на борту этого самолета. Полагаю, ощущение будет грандиозное.

Если все пойдет, как задумано, я направлю свой воздушный корабль в сторону Парижа. Нынче у нас 19 марта, небо ясное, свет еще по-зимнему чист: видимость будет превосходная.

Я люблю свой родной город, и сегодня моя любовь к нему возрастет стократно. Мне часто приходилось наблюдать любопытный феномен: чтобы полюбить какое-то место, нужно взглянуть на него с высоты. Наверное, именно потому люди и воображают, что Бог сидит в небесах, высоко над Землей, иначе как бы у него получалось любить нас?

Я появлюсь с севера, сверну чуть направо, пролечу над Триумфальной аркой. За Трокадеро меня будет поджидать гигантская «А» Эйфелевой башни. И я подарю ей такую любовь, какой мы любим лишь то, что находится в нашей власти.

Искренне надеюсь, что мое покушение не повредит прелестный дворец Галльера́ и не сотрет со стен дворца Шайо блестящие стихи Валери.[36]

* * *

Скоро стюардесса пригласит пассажиров подняться в самолет. Я не стану молить Бога послать мне мужество — это означало бы, что мне его не хватает.