Читать книгу "Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни - Александр Добровинский"

Надпись на первой странице была сделана мгновенно: «Тане. На память от автора. Вы, Таня, Ideal Standard». Подпись.

– Почему «идеальный стандарт»? – спросил меня приятель после удалившихся от стола слов восхищения.

– Так называется фирма унитазов в этом ресторане. Я только что был в туалете и случайно увидел синюю надпись.

– И что? Я не понял.

– Если не обидится, я в разработке, что тоже интересно. Ну а если обидится, будем дружить.

Мой друг внимательно на меня посмотрел, покрутил указательным пальцем у правого виска и втянул в себя спагеттину. Жизнь за кулисами проходила мимо него. Разорившийся и теперь уже карликовый олигарх был мало кому интересен.

В сознании мелькнул процесс о тридцати миллиардах одного медиамагната и его жены, которую я представлял на очень тяжелом суде и в уголовном деле. Беглый взгляд на соседний столик показал, что за ним мило и застенчиво улыбаются, очаровательно целуя фотографию на обложке моей книги. То, что «Les jeux sont faits, mesdames et messieurs» – это как раз понятно. Ставки были сделаны давно, когда я только брался за это дело и пожал клиентке руку. Но вот «rien ne va plus» не проканает у меня никак.

Большая игра только начиналась…

Тормозной цилиндр

Она была именно такой, какую я хотел видеть у себя каждый день. Возраст, параметры, шарм – абсолютно все, что я так любил всю свою жизнь. Удовольствие от созерцания было прервано неприятным звонком.

– Александр Андреевич! Я боюсь.

– Послушайте, Люба, это уже переходит все границы. Если вы боитесь, сидите дома. Без денег, без ваших домов-квартир и постепенно продавайте ваши цацки-пецки, пока источник не иссякнет. А сто миллионов пусть останутся только в мечтах.

– Нет, это все я хочу, но я боюсь.

Вот зачем она мне позвонила? Чтобы что? Интересно, как отреагирует любимая, когда увидит то, что занимает мое сердце уже двое суток?

– Вы мой адвокат и единственная надежда и должны меня успокоить. Иначе я не прилечу. Я боюсь. Вот в Tatler вы такой милый, а со мной вы черствый и вредный. Буквально.

Игорю Ивановичу я все скажу, что думаю о его протеже. Ее же невозможно выдержать. Сегодня это уже одиннадцатый звонок. И все одно и то же. Только отвлекает от такой красоты. Нет, на фотографии она выглядела не так впечатляюще, как в жизни. Вживую нельзя оторвать глаз.

– Так что мне делать?

– Люба, блин. Или я вас увижу завтра в Лондоне и задушу сам. Причем до суда. Или вы уйдите из моей профессиональной жизни раз и навсегда! Люба, вы меня слышите?

– А в личной останусь? Хи-хи.

– Люба! Я начинаю понимать вашего бывшего! Вы никогда не были в моей личной жизни. И не будете! До свидания. До завтра. И наденьте что-нибудь подобающее суду Её Величества. Это же невозможно так ходить в публичные места! Пока.

Я очень спокойный человек. Меня трудно, практически невозможно вывести из себя. Я никогда не кричу. Но Люба была редкая… в общем, она была очень способная девушка.

Вокруг на меня зашикали, и аукционист Sotheby’s вежливо попросил джентльмена в третьем ряду быть чуть более дискретным. Я сидел в последнем двадцатом, и поэтому его слова были обращены точно не ко мне. Видно, каждый мужчина раз в жизни встречает «Любу». Я понимал парня в третьем ряду.

Однако она мне нравилась все больше и больше. Я боролся с нарастающим желанием подойти к ней вплотную и, не стесняясь, при всех потрогать. Она казалась такой свежей, такой искренней и вместе с тем развратной и вызывающей. Наконец настал ее выход. Звонок:

– Это Люба. А кто меня встретит?

– Люба, я занят. Вас встретит водитель.

– А как он меня узнает?

– Люба, у него будет табличка с вашим именем. Простите, но я сейчас занят.

– А он говорит по-русски?

– Нет, не думаю.

– А как я ему скажу, куда ехать?

– Я все скажу ему заранее. И буду ждать вас в холле отеля. Люба, я не могу больше говорить.

– А что с вами случилось? У нас завтра суд!

И тут появилась моя!

– Картина размером 13,7 на 6,8 футов или четыре метра двадцать на два метра десять сантиметров в континентальном измерении известного парижского художника русского происхождения Пожедаева. Холст, масло. Картина скорее служила панно в знаменитом русском кабаре Poisson d’or в 20–30-х годах прошлого столетия. Абсолютный шедевр ар-деко, панно является знаковой вещью эпохи. Приведено во многих каталогах. Сто десять тысяч фунтов? Желающие в зале есть?

Желающий в зале был – я. Poisson d’or (по-русски «Золотая рыбка») был действительно самым изысканным кабаре в Париже. Тогда между двумя войнами кабаре несли на себе функцию ресторанов и ночных клубов одновременно. Там можно было и поужинать, и потанцевать, и познакомиться, и поболтать. За ночь на сцене проходили перед гостями два-три оркестра, а может быть, и больше, в зависимости от приглашенных на вечер звезд: обязательный цыганский (чтобы быстро напиться), экзотический казачий (русский флер для французов и ностальгия для наших) и, безусловно, джазовый (а как же без танцев-шманцев-обжиманцев?). Именно там Александр Вертинский познакомился с Марлен Дитрих, Эйзенштейн с Кокто, а знаменитая модель Кики вообще со всеми… На самом панно был нарисован гуляющий Париж с удивительными и вечно современными персонажами. Панно было ярким, насыщенным и безумно привлекательным. Короче, шедевр. Понятно, что всех пугал размер картины. Всех, но не меня. Я давно хотел завесить огромное окно в приемной от любопытных глаз в доме напротив, а тяжелые портьеры действовали мне на мозг. На нервы действовала только новая клиентка Люба. Битва была не очень долгой. На ста пятидесяти тысячах существо без пола посмотрело на меня взглядом гиперболоида инженера Гарина и, увидев арийскую внешность и твердость русского духа в еврейских глазах, торговую войну со мной прекратило. Я направился в офис, чтобы расплатиться и заказать доставку в Москву, когда позвонила Люба:

– А мне точно надо выглядеть на суде дурой, которая ничего не знала о делах и банковских счетах мужа?

– Точно. Вам это будет не трудно. Если суд вам поверит, то есть шанс, что вашего бывшего обяжут показать и вскрыть все счета.

– Но он же негодяй. Он ничего не скажет! А то, что он может показать, я много раз видела. Ничего интересного. А зачем он это будет делать для суда?

– Люба, ваша задача – быть дурой. В остальном разберемся. Главное, не выходите из образа.

Две милые девочки в офисе Sotheby’s сказали, что доставка такой большой работы будет совсем непростой. Сначала надо вызвать профессора по упаковке. Это полторы тысячи. Потом купить твердый цилиндр и намотать с помощью мистического профессора упаковки картину на рулон для сохранности. Затем, когда все поймут, что «вот она, вот она, на рулон намотана», надо ее запаковать в прыщавый пластик – bubble и сверху еще во что-то типа брезента, почти такого же, как у Burberry. Дальше следует страховка и долгий или короткий путь в Москву. Быстрый – самолетом за неделю, долгий, очевидно, на верблюдах за три месяца. Общая стоимость? Вот, пожалуйста. Я посмотрел на итоговую цифру, вспомнил затраты на строительство «Зенит-Арены» и Керченского моста и поинтересовался, можно ли ограничиться профессором и упаковкой. Tax free я сделаю сам в аэропорту. Ну и за скорость, естественно. Я через тридцать шесть часов улетаю. Рассчитавшись за еще не оказанные услуги, я попросил заказать на завтрашний вечер транспорт в аэропорт для меня, Любы и рулона, заплатил в третий раз и вышел на свежий воздух. Позвонила уже понятно кто и сказала, что она боится, но вылетает. Легонько подвывая от клиентки, как Джессика перед стрижкой, я пошел обедать.