Читать книгу "Альбом страсти Пикассо - Ольга Тарасевич"

Одернув длинную пышную черную юбку (Пабло она очень нравилась, особенно вместе с красной кофточкой с глубоким вырезом), Долорес заторопилась к стеллажу с книгами, взяла с полки большую тетрадь для графических рисунков в темно-бордовом переплете.

Ах, этот альбом, альбом…

История любви, история болезни.

Первый рисунок, портрет Долорес Гонсалес с сыром. В тот день Пабло нашел сыр, который ему подали с красным вином, отвратительным. Отставив тарелку, он разразился гневной тирадой, а потом углубился в работу. У Долорес Гонсалес, нарисованной Пабло в альбоме, вместо половины лица – надкусанный кусок сыра. Как будто бы модель виновата в том, что продавец из молочного отдела – прохвост и проныра!

А еще в том альбоме есть прекрасный рисунок, два рта, слившись в поцелуе, парят в воздухе. Он появился после прогулки с Пабло вдоль берега Сены и головокружительных объятий. «Целуй меня. Не закрывай глаза. Смотри в небо, – требовал Пабло, и его мягкие губы снова дарили нежное тепло. – Ты чувствуешь, мы одни в целом мире, мы летим!» И правда, чувство полета тогда было прекрасным, стремительным, до слез счастливым. Через день Пабло опять сделался невыносим – но за те чудесные крылья, подарившие свободу парения, художника, конечно, можно было простить…

– Раздевайся, – Пабло кивнул на кушетку, накрытую куском черного шелка. – Снимай всю одежду, ложись, раздвинь ноги пошире. Еще шире, понимаешь?

С пунцовыми щеками, Долорес послушно выполняет распоряжения художника.

Мягкий шелк приятно холодит спину.

Но на эту легкую ласку девушка почти не обращает внимания.

Вся она – обнаженный стыд.

Выставлять напоказ самые сокровенные уголки тела, пусть и перед любимыми глазами, все равно очень неловко.

Это неловко, неприятно… Но потом, из самой гущи стыда, вдруг рождается удовольствие. Сначала робкое, оно набирает силу, разливается все шире, становится почти уже нестерпимо острым.

– Я просто тебя рисую, а ты так быстро дышишь, как будто мы занимаемся любовью, – бормочет Пабло, довольно улыбаясь. – Тебе хорошо со мной, правда?

– Правда, – шепчет Долорес, а потом сразу зажимает рот ладонью. Только лишь от взглядов любимых глаз, от звуков родного голоса по всему ее телу проносится мощная волна наслаждения, свет делается нестерпимо ярким и крик рвется из груди.

Произошедшее – так странно и непостижимо.

Но все-таки это случилось.

Пикассо – уникальный, не только в живописи…

«Я хочу всегда принадлежать ему. Я хочу умереть теперь, когда Пабло любит меня, когда он рисует меня. Он мой бог, мой король, мой мастер…»

Потом стайка благодарных мыслей улетает, сознание проясняется.

Улыбнувшись, Долорес открывает глаза.

Ей любопытно взглянуть на рисунок, но альбом уже закрыт и лежит на своей полочке.

– Одевайся, – распоряжается Пабло и быстро покидает мастерскую. И уже из прихожей кричит: – Мы идем с тобой к Доре Маар!

Пойти в гости к Доре Маар… Только Пабло мог предложить такое! Бывшая любовница Пикассо на днях покинула психиатрическую клинику, где проходила лечение после разрыва с художником. Меньше всего на свете ей теперь надо видеть бывшего любовника и его новую подружку!

– А просто сходить поужинать можно? – осторожно интересуется Долорес. Ее тело все еще подрагивает от сладких разрядов, пальцы стали влажными, поэтому застегивать алую кофточку с тугими петлями теперь особенно трудно. – Я так голодна!

– Отлично! Мы идем ужинать с Дорой Маар!

Долорес, не сдержавшись, кричит:

– Я не пойду к ней! Ты что, с ума сошел, она ведь только из больницы! Ей пришлось пережить лечение электрошоком. Бедняжка так настрадалась!

– А разве не надо навещать своих друзей?

– Сходи к ней один…

– Послушай, – вернувшись в мастерскую, Пабло бросился к Долорес, взял ее за подбородок и пристально посмотрел в глаза, – не надо злить меня. Ты разве не знаешь, что для меня другие люди – словно пылинки? Возьму веник, смахну – вот и весь разговор.

– Ладно, идем, – покорно соглашается Долорес, проклиная себя за эту уступчивость.

«Во мне что-то сломалось с появлением Пабло, – уныло думает она, спускаясь вниз по лестнице, в весенний обласканный солнцем Париж. – Я не могу с ним спорить, не могу ему сопротивляться. Его сила сначала подавляет, а потом уничтожает личность, превращая любую женщину в безвольную игрушку Пикассо. Пабло рассказывал о своем знакомстве с Дорой. Она сидела в кафе, в розовых перчатках с аппликацией и, положив ладонь на стол, очерчивала контур руки острым ножом. Иногда удары были неточными, и на розовом атласе появлялись красные пятна. Пабло попросил эти перчатки в подарок. С тех пор он режет Дору без ножа – знакомит ее со своими любовницами, отбирает подарки, смеется над ее страданиями. А что стало с Ольгой Хохловой?! Она засыпает Пабло письмами, шпионит за ним. Она выяснила, где я живу, и пару раз вцепилась мне в волосы с воплями: «Отдай Пикассо, он мой!» А он не ее, и совершенно не мой – он сам по себе, и может нести своим женщинам только боль. Мне надо пытаться от него освободиться. Буду стараться расстаться с ним и забыть его…»

Вечер в ресторане прошел ужасно.

Дора Маар, бледная и похудевшая, казалась высокой трагической актрисой. Рядом с ней, величественно-прекрасной, Пабло выглядел маленьким сморщенным старикашкой. «А ведь Дора его младше на двадцать лет. Представляю, как я смотрюсь вместе с Пикассо; наверное, совсем девчонкой – меня-то он старше на сорок лет», – пронеслось в голове Долорес, когда она посмотрела на садящихся рядом за столик Пабло и Дору.

Дора Маар заказала много блюд, явно пытаясь сделать вид, что чувствует себя превосходно.

Она поражала фонтаном остроумных шуток, едких замечаний, явно стараясь дать понять своему любовнику: «Ты только посмотри, кого ты потерял! Да твоя новая любовница не стоит моего мизинца!». Пабло на все ее шутки отвечал: «Какие же глупости ты говоришь, Дора!» А потом, после ужина, Пикассо заявил Маар: «Я думаю, тебя уже не надо провожать? Сама домой доберешься?» Натянуто улыбнувшись, Дора заверила, что с ней все будет в полном порядке.

– Теперь ты убедилась, как я люблю тебя? – ворковал Пабло, провожая Долорес по опустевшим полусонным улочкам. – Я дал Доре понять – между нами все кончено.

– Да, дорогой, спасибо, – шепчут застывшие губы.

На самом деле с них рвется другое.

Так унижать женщину, с которой делил постель, – низко и гадко!

Так поступать с бедняжкой, едва оправившейся после болезни, – подло!

Но чего добьешься такой правдой? Только того, что Пабло уйдет. Он не хочет слушать ничего, что расходится с его мнением. Он уйдет – и как тогда жить? Все его женщины не могут больше найти ни счастья, ни любви, ни хотя бы покоя. Они все отдали бы лишь за возможность иногда видеть Пабло. Да, с ним очень тяжело. Но без него еще тяжелее…