Читать книгу "Сердце дикарки [= О, сколько счастья, сколько муки…] - Анастасия Дробина"

Кузьма поднялся, вышел. Хлопнула дверь в сенях. Илья сидел на нарах, глядя в пол. Сзади к нему подошла Варька.

– Ты… ты, пожалуйста, не сердись на него, – сдавленно сказала она, и Илья понял, что сестра плачет. – Стыдно ему, а показать не хочет, вот и кидается на людей. На меня утром тоже орал… Он о тебе сколько раз вспоминал, все ждал, что свидитесь, а ты его вон каким вчера увидел… Думаешь, ему сейчас хорошо? И про Данку… Он знает, что ты не виноват, я ему говорила, да только… Ну что ты с ним поделаешь? Не сердись, Илья.

– Да я понимаю, – мрачно сказал Илья. – Ну надо ж так было… Столько лет, дэвлалэ! Из-за курвы! Ведь всегда знал, что она – курва. Если бы не ты тогда… Это ведь ты, чертова баба, не дала мне все про про Данку Кузьме рассказать! Говорил мне отец – никогда баб не слушай…

Всхлипнув, Варька зарыдала в голос. Илья тронул было ее за плечо, но она, не поворачиваясь, обеими руками отмахнулась от него. Пожав плечами, Илья встал, вышел.

У открытой двери на улицу стояли Кузьма и Митро. Последний что-то тихо и зло говорил, стуча кулаком по дверному косяку. Кузьма молчал, смотрел себе под ноги. Наконец Митро сплюнул, умолк, обнял упирающегося Кузьму за плечи и потащил его на залитый солнцем двор. Дверь за цыганами захлопнулась, и в доме снова воцарилась звенящая утренняя тишина.

Вечером должны были ехать в ресторан. Целый день Илья наблюдал за сборами жены и дочери. Настя подгоняла на себя и Дашку платья, укладывала дочери прическу, хваталась то за иглу, то за шкатулку с украшениями, то за гитару, и в глазах ее мелькал давно забытый блеск, которого Илья уже столько лет не видел и не думал вновь увидеть у жены. Дашке, казалось, было все равно, хотя материю нового платья она ощупывала с интересом. В комнату то и дело вбегала Маргитка, лезла помогать Насте, тараторила о последних фасонах, размахивала модным журналом, завистливо щелкала языком, глядя на распущенные Дашкины волосы. Изредка Илья ловил на себе ее пристальный взгляд. Казалось, девчонка хочет о чем-то спросить. Но едва заметив, что Илья смотрит на нее, Маргитка быстро отворачивалась и продолжала трещать о модах.

В девятом часу вечера все собрались внизу, в большой зале. Илья сидел на диване, настраивал гитару, следил за входящими цыганами и цыганками. Маргитка явилась последней, сбежав по лестнице со второго этажа.

– Мама! Где моя шаль с кистями?! – завопила она на весь дом. Поймав взгляд Ильи, осеклась, нахмурила густые, как у мужчины, брови.

А он не сразу сумел отвести глаза, пораженный ее нарядом. Семнадцать лет назад хоровые цыганки одевались на выступление в ресторан по-русски, в шелковые и атласные платья, поверх которых накидывали цветные шали, волосы укладывали в высокие прически, украшали себя жемчужными ожерельями до пояса, дорогими брошами. А Маргитка стояла на ступеньке лестницы одетая как таборная цыганка-болгарка. Длинная красная юбка с оборкой была сшита из легкого шелка, кофта с широкими рукавами, какие Илья видел в котлярских таборах, была подобрана в тон. В косы ее были вплетены мелкие монетки, и на шее висело монисто. Такого, однако, не было и у котляр: Илья знал, что монисто могли носить только замужние женщины.

– Рот закрой, морэ, – усмехнулся кто-то за его спиной.

Вздрогнув, Илья обернулся, увидел Митро, смутился:

– Да я, морэ, это… вот… Как ты дочь-то одел? Раньше вроде не было такого.

– Я одел? Сама захотела! Насмотрелась на Илонкину родню, каждый год ведь наезжают табунами! Да, по чести сказать, я беды не вижу. Помнишь, как мы с тобой в котлярский табор ездили Илонку воровать? Тогда этих болгар и знать никто не знал, а сейчас их полным-полно стало, как весна – стадами вокруг Москвы ездят! Господа в ихние таборы наезжают, на баб любуются, а потом в ресторане к нам с глупостями пристают: почему у вас цыганки не по-цыгански одеты? Объяснять я им, что ли, буду? Поговорили с Яковом Васильичем, решили – если господам так нравится, пусть девки по-котлярски одеваются, хоть для пляски. И, знаешь, хорошо пошло! Певицы-то по-старому, в платьях, сидят, а плясуньи все в юбки с оборками позалезали и монет на себя понавешали. Господа довольны, сил нет: настоящих цыганок им предоставили.

Илья недоверчиво покачал головой, хотя в душе вынужден был признать, что выглядит котлярский наряд лучше некуда – по крайней мере на Маргитке. А через минуту в дверь щебечущей стайкой влетели дочери Стешки от десяти до шестнадцати лет – все в таких же юбках и кофтах, с монетками в волосах. За ними солидно протиснулась сама Стешка, утирающая пот со лба.

– Эй, чаялэ,[21]поспокойнее, мать совсем загнали! Здорово, Илья. Ну – вздрогнем сегодня, едешь с нами?

– Да уж, сестрица, тряхнем стариной, – в тон ей ответил Илья.

– Э-э… Смотри, чтоб не отвалилась старина-то!

Цыгане заржали. Илья тоже улыбнулся, подумав о том, что Стешку Дмитриеву не изменили ни замужество, ни дети – как была язва сибирская, так и осталась.

– Господи… – вдруг тихо ахнул рядом с ним Митро.

Илья поднял голову и увидел спускающихся сверху жену и дочь.

Настя шла впереди, одной рукой придерживая подол платья, а другой держа за локоть Дашку. Черный блестящий атлас делал ее стройнее и выше, накинутая через плечо шаль была сколота бирюзовой брошью, и в этом наряде Настя казалась моложе на десять лет. Волосы ее были уложены в тяжелый, отливающий вороненой синевой узел, черные глаза блестели по-молодому живо, на губах играла уверенная улыбка. Илья невольно встал с дивана и, стоя, как и все, с открытым ртом, отчетливо понял: вот теперь его Настя на своем месте. Дашка шла за ней, осторожно придерживаясь за перила, стараясь не наступить на подол белого платья, выгодно оттенявшего ее смуглое строгое лицо.

– Ну, пхэнори… – только и сказал Митро, делая шаг к лестнице.

А больше ничего сказать он не успел, потому что хлопнула дверь с улицы, и в залу влетел запыхавшийся, размахивающий гитарой Кузьма.

– Что, собрались уже? Слава богу, поспел! – На его физиономии была широкая улыбка, сощуренные глаза весело блестели, и о том, что Илья видел утром, напоминал лишь изжелта-черный синяк под левым глазом. Вспомнив о том, как утром Кузьма и Митро вдвоем ушли из дома, Илья подивился: слово, что ли, петушиное знает Арапо? Как ему удалось всего за день привести этого хитрованца в божий вид?

– Ой, Кузьма, это ты? – тихо спросила Настя.

Кузьма поднял глаза, охнул, смешался, шагнул было за спину Митро. Но Настя слетела с лестницы вихрем, как девчонка, пронеслась через всю залу и кинулась Кузьме на шею:

– Дэвлалэ! Морэ! Как же я тебя не видела давно! Дэвла, вот радость-то, а я вчера все глаза проглядела – где Кузьма, где мой дорогой? Ну, как ты, чаворо? Да что ж ты отворачиваешься, глупый, я тебе что – не родня?!

Родня, как же, подумал Илья, глядя на смущенную физиономию Кузьмы. Ее сестра двоюродная за его дядькой замужем, вот и все родство… Но Настю такие мелочи не занимали. Она смеялась, целовала Кузьму, не давала ему отвернуться (тот явно старался спрятать синяк), и в конце концов Кузьма рассмеялся сам: