Читать книгу "Три метра над небом. Я хочу тебя - Федерико Моччиа"

Немного позже. На заре.

— Нет, этого не может быть! — Эрнесто вне себя бежит к своей синей машине. — Мне выбили стекло!

— Слушай, — говорит Мадда, садясь в машину, — да она вся разбита!

— Да ты не поняла, у меня украли чудный подарок, который я купил для тебя! Ты не представляешь, сколько я отдал за него! Это та куртка, розовая, которая так тебе нравилась!

— Так ты отстегнул тысячу евро за подарок для меня?! И чего же ты хотел взамен? А? Ай, хитрец! Отвези-ка меня домой, я устала, спать хочу!

— Клянусь, Мадда, я тебе ее купил!

— Ну ладно, ладно. Слушай, я хочу домой, мне завтра рано уезжать.

— Куда?

— Во Флоренцию, я еду туда на неделю. Может, созвонимся, когда вернусь.

— И зачем ты туда едешь?

— Ну, по работе, развлечься, да мало ли еще что. А почему ты меня допрашиваешь? Слушай, не надо меня утомлять… ты вечно меня душишь, оставь меня в покое!

И Мадда выскакивает на ходу, останавливает первую попавшуюся машину. И это машина Менджони. Тем лучше, она уедет с ним.

Эрнесто едет следом, крича:

— Куда ты? Подожди!

Мадда улыбается про себя. Чего ждать-то? Розовая курточка уже у нее дома. И не надо ее дожидаться. Какой чудный вечер! Сказочный! Здорово я влепила младшей Джервази! Просто класс! Мадда еще не знает, какому кошмару она положила начало.

12

Сквозь полудрему слышу, как Паоло хозяйничает на кухне. Мой брат. Он старается не шуметь, орудуя посуду; я представляю себе, как он ставит тарелки на стол и закрывает ящики. Мой брат — как женщина. Он так же внимателен, как моя мама. Мама. Я не видел ее два года; интересно, какие у нее сейчас волосы? В тот последний год она часто меняла их цвет. Она следовала моде, прислушивалась к советам подруг, смотрела фотографии в журналах. Никогда не понимал, почему женщины так зациклены на волосах. Я вспоминаю фильм с Лино Вентурой и Франсуазой Фабиан «Женщина и каналья» 1970 года. Он попадает в тюрьму. Она едет к нему. Затемнение. Слышны только их голоса.

— Что такое? Почему ты так смотришь на меня?

— У тебя новая прическа.

— Я тебе не нравлюсь?

— Не в этом дело. Когда женщина меняет прическу, это значит, что скоро она поменяет и мужчину.

Я улыбаюсь. Моя мать много раз видела этот фильм. Возможно, она восприняла эти слова всерьез. Одно точно: каждый раз, когда я ее вижу, у нее новая прическа. Паоло подходит к двери, тихонько, стараясь не скрипеть, открывает ее:

— Стефано, будешь завтракать?

Поворачиваюсь к нему:

— Что-нибудь вкусное приготовил?

Он слегка смущен:

— Думаю, да.

— Ну ладно, тогда иду.

Он никогда не понимает, когда я шучу. Не то что мама. Влезаю в худи и остаюсь в трусах.

— Ужас, как ты похудел.

— Не начинай… Ты уже это говорил.

— Мне тоже надо было бы съездить на годик в Америку, — он захватывает двумя пальцами складку на животе. — Смотри.

— Власть и богатство откладывают жирок.

— Ну, тогда я должен был быть худышкой. — Он пытается свести все к шутке. В этом он тоже не похож на маму, потому что ему это не удается. — О чем думаешь?

— Что ты классно накрываешь на стол.

Довольный, он усаживается за стол.

— Да, я люблю это…

Он передает мне чашку с кофе. Я беру и добавляю туда немного холодного молока, даже не попробовав; вонзаю зубы в большой шоколадный бисквит.

— Вкусно.

— Это с горьким шоколадом. Я взял их для тебя. Я их не люблю. Мама всегда тебе их брала, когда мы все жили вместе.

Я молча пью кофе с молоком. Паоло смотрит на меня. Кажется, он хотел что-то добавить. Но передумал и начал готовить себе капуччино.

— Вчера вечером тебе звонила эта девушка, Ева Симони, она дозвонилась тебе на сотовый?

Ева. Оказывается, она Симони. Мой брат знает даже ее фамилию.

— Да, дозвонилась.

— Ты виделся с ней?

— К чему все эти вопросы?

— Просто интересно, у нее красивый голос.

— И все остальное не хуже, — я выпиваю кофе. — Пока, Па, увидимся.

— Везет тебе.

— В смысле?

Паоло поднимается из-за стола и убирает посуду.

— Ну, что ты можешь так жить: делать все, что хочешь, развлекаться. Сначала ты уехал, теперь в таком подвешенном состоянии, ничего определенного.

— Да, мне везет.

Я ухожу. Я мог бы много чего ему сказать. Я мог бы вежливо объяснить ему, что то, что он сказал, — это немыслимая, ужасная, позорная тупость. Что свободы ищет лишь тот, кто чувствует себя в плену. Но я устал. Сейчас не хочу ничего говорить, просто не могу. Я вхожу в комнату, смотрю на часы на тумбочке, и тут только до меня доходит.

— Блин, ты меня разбудил, а еще только девять часов?

— Да, мне скоро на работу.

— Но мне-то никуда не надо!

— Я знаю, но поскольку тебе надо ехать к папе… — он растерянно смотрит на меня. — Я разве тебе не говорил?

— Ничего ты мне не говорил.

Он все еще неуверенно, с сомнением смотрит на меня: говорил или не говорил? Он или вправду уверен, что говорил, или мой брат великий актер.

— В общем, он ждет тебя к десяти. Хорошо, что я разбудил тебя, правда?

— Неправда. Спасибо, Паоло.

— Да не за что.

Ни малейшего чувства юмора. Он продолжает убирать чашки и кофейник в мойку: все аккуратно составляет в правую раковину, строго в правую. Потом возвращается к разговору.

— А что ты не спросишь, почему папа хочет увидеться именно в десять? Тебе не интересно?

— Ну, если он хочет меня видеть, думаю, он сам мне скажет.

— Ну да, все правильно.

Видно, что он немного обиделся.

— О'кей. Скажи мне, почему он хочет меня видеть?

Паоло заканчивает мыть посуду и поворачивается ко мне, вытирая руки полотенцем. У него радостное лицо.

— Вообще-то я не должен тебе говорить, это сюрприз, — он замечает, что я завожусь. — Но я все же скажу, мне так хочется! Думаю, он нашел тебе работу! Ты счастлив?

— Ужасно.

Во всяком случае, чувствую себя лучше. Мне удается сохранить самообладание даже при таком известии.

— Ну, и что скажешь?

— Что, если мы не прекратим болтать, я опоздаю.