Читать книгу "Кинг-Конг-Теория - Виржини Депант"

Когда становишься публичной женщиной, на тебя со всех сторон набрасываются по-особенному. Но жаловаться на это нельзя – это неприлично. Чтобы это выдержать, нужно уметь смотреть на вещи со стороны, нужно хорошее чувство юмора и стальные яйца. Бесконечные споры, имею ли я право говорить то, что говорю. Женщина. Мой пол. Моя внешность. Статья за статьей, хотя в основном в очень милом тоне. Нет, об авторах-мужчинах говорят иначе. Ни у кого не возникло потребности написать, что Уэльбек[30] был красив. Если бы он был женщиной и нашлось бы столько же мужчин, которые бы любили его книги, о нем бы писали, что он красивый. Или некрасивый. Но мы уж точно знали бы их мнение по этому вопросу. И в девяти статьях из десяти они бы разбирали его случай и подробно объясняли бы причины его несчастливой сексуальной жизни. Ему бы сообщили, что он сам во всем виноват, что он все делал неправильно, что ему не на кого пенять. Еще посмеялись бы над ним походя: «Ты себя в зеркале-то видел?» С ним обошлись бы невероятно жестоко, будь он женщиной и пиши о любви и сексе с мужчинами то, что он пишет о любви и сексе с женщинами. При равном даровании обращение с ним было бы совсем другим. Когда мужчина не любит женщин, это называется жизненной позицией. Когда женщина не любит мужчин, это называется патологией. Вы можете себе представить не очень привлекательную женщину, сетующую на то, что мужчины неспособны дать ей нормальный оргазм? Сразу пошли бы разговоры о ее внешности, о ее семейной жизни, причем в самых мерзких деталях, о ее комплексах и проблемах. Неслучайно все или почти все порядочные женщины с определенного возраста стараются поменьше отсвечивать. И не надо нам втирать, что это из-за характера или по природе, что мы не любим провоцировать, что наше дело – дом и дети. Посмотрите, с чем мы сталкиваемся, стоит нам только начать хоть что-то говорить. Самому отмороженному рэперу достается меньше, чем женщине. Хотя известно, что белые думают о черных. Нет ничего хуже, чем быть женщиной, которую судят мужчины. Запрещенных ударов нет, особенно ниже пояса. Даже если ты не иностранка, тебе все время будут подписывать субтитры, ведь ты не знаешь, о чем говоришь. Куда уж тебе до доминантных самцов, которые привыкли веками писать книги о нашей женственности и ее последствиях.

Так я с изумлением обнаружила, что любой придурок с хуем наперевес считает себя вправе говорить от имени всех мужчин, мужественности, племени воинов, господ, хозяев, а следовательно, и учить меня, что такое женственность. Плевать, что сам он полтора метра ростом, поперек себя шире и в жизни своей не проявил никакой мужественности, никогда, ни в чем. Он мужчина. А я – другого пола. И единственная, кого тут озадачивают систематические напоминания о том, что я самка. Меня сравнивают только с другими женщинами. С Мари Даррьёсек, Амели Нотомб, Лоретт Нобекур[31] – какая разница с кем, ведь мы все примерно одного возраста. И главное – одного пола. Как женщина, я получаю двойную порцию насмешливой снисходительности. Добавкой – притеснения, призывы к порядку. С кем я дружу. С кем встречаюсь. На что трачу деньги. Где живу. Все под надзором. Телка.

Потом был фильм. Запрет. Настоящая цензура, конечно, не прописана в законах. Тебе просто дают совет. И стараются, чтобы ты его усвоила. Нельзя позволить трем порноактрисам и бывшей шлюхе снимать фильм об изнасиловании. Пусть он низкобюджетный, пусть это жанровое кино, пусть оно даже снято в режиме пародии. Это важно. Можно подумать, это угроза государственной безопасности. Нельзя снимать кино про групповое изнасилование, где жертвы не хнычут, утирая сопли о плечо мужчин, которые потом пойдут за них мстить. Только не это. СМИ почти единогласно поддерживают: это их пресловутое право сказать нет. Нас с тремя моими соратницами по фильму всегда изображают так, будто нас в этой затее интересовало исключительно бабло. Еще бы. Не нужно же смотреть фильм, чтобы знать, что тебе о нем думать. Если девушки посмели коснуться темы секса, значит, они хотят украсть бабло у честных мужчин. Шалавы. Иначе мы бы, конечно, сняли фильм с лужайками, на которых резвятся щеночки, и с женщинами, которые стремятся соблазнить мужчин. Хотя нет: мы бы вообще ничего не стали бы снимать, а сидели бы на попе ровно. Определенно, шалавы. Тело Карен[32] на первой полосе. Понятно. Шалавы. Продавать газеты с фоткой ее живота можно всем, она же сама захотела его показать. Шалавы. А министр культуры, женщина, из левых, но не таких, из утонченных левых, заявляет, что художник должен чувствовать свою ответственность за то, что показывает. Это не мужчины должны чувствовать свою ответственность, когда собираются втроем, чтобы изнасиловать девушку. Это не мужчины должны чувствовать свою ответственность, когда идут к шлюхам, но не голосуют за законы, которые дали бы им спокойно работать. И это не общество должно чувствовать свою ответственность, когда в кино женщин постоянно показывают жертвами жесточайшего насилия. Только мы должны чувствовать свою ответственность. За все, что с нами случается, за то, что мы отказываемся после этого сдохнуть, а решаем жить с этим. За то, что посмели открыть рот. Мы хорошо знаем эту заезженную пластинку: во всем, что случается, мы сами виноваты. В журнале «Эль» какая-то дура в рецензии на книгу об изнасиловании, не имеющую никакого отношения к моей, подчеркивает ее достоинство и считает своим долгом противопоставить ее моему «писку». Я недостаточно молчалива для жертвы. И это заслуживает упоминания в женском журнале, ведь надо посоветовать читательницам: изнасилование – это, конечно, грустно, но дамы, давайте все-таки без писка. А то выходит как-то недостойно. Иди ты на хуй. В журнале «Пари Матч» тот же метод: чтобы сообщить дочери Монтана, что лучше бы ей было помолчать[33], другая дура подчеркивает чувство стиля Мэрилин Монро: уж она-то умела быть хорошей жертвой. Читай: нежной, сексуальной, молчаливой. Она умела заткнуть свою пасть, когда ее ставили раком и пускали по кругу. Женские советы, между нами девочками. Лучшее из лучшего. Прикройте ваши раны, девочки, не то палачу может стать неприятно. Будьте достойными жертвами. Умейте молчать. Право слова у вас всегда конфискуют. Известно ведь, что оно опасно. Чей же покой оно нарушает?

Какую выгоду мы извлекаем из нашего положения, что заставляет нас так активно пособничать? Зачем матери поощряют мальчиков быть шумными, а девочек учат вести себя тихо? Почему, если сын отличился, мы его хвалим, а если выделилась дочка, мы ее стыдим? Зачем учим девочек покорности, кокетству и притворству, а мальчикам внушаем, что нужно быть требовательными, что мир принадлежит им, что их дело – принимать решения и делать выбор? Чем так хорош для женщин установленный порядок вещей, что мы готовы жить в нем так тихо и сносить побои со всех сторон?