Читать книгу "Счастливчики - Лиз Лоусон"

Когда заканчиваю, мама приходит посмотреть мою работу, потому что не дай бог я сделаю что-то неправильно. Напрягаюсь в ожидании критики, но мать слегка кивает мне и похлопывает по плечу. Похоже, я свободен, пока ужин не будет готов. Выбегаю из кухни и прячусь в относительной безопасности своей спальни.

Безопасность, конечно, временная. Два часа спустя я снова спускаюсь вниз, сажусь за обеденный стол со своей семьей, мечтая как-то ускорить время, чтобы все закончилось и я мог вернуться в свою комнату.

– Как дела в школе? – спрашивает мама, передавая салат Гвен, и думает, что может обмануть нас, притвориться, якобы ее волнует ответ. Если бы она действительно заботилась о нас, возможно, проводила бы дома больше трех вечеров в месяц.

– Здорово! – Гвен практически слюной исходит от внимания. – Учитель истории сказал, что моя предыдущая курсовая работа – одна из его любимых… и в следующем году я подумываю попробовать себя в чирлидинге! – Бросаю на нее взгляд, когда слышу это. – А еще Эмери Ламберт пригласила меня на свой день рождения на следующей неделе, и это здорово, ведь она никогда не разговаривала со мной раньше, поэтому мне, очевидно, лучше пойти. – Сестра молчит, чтобы сделать вдох.

– Отлично, Гвен, – перебивает мама и отворачивается, прежде чем та успевает сказать больше. Лицо Гвенни вытягивается. Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она смотрит в свою тарелку, как будто это самая интересная вещь в мире. Папа молчит на другом конце стола.

– А что нового в школе у тебя? – Мама обращается ко мне, но я ее игнорирую. Я все еще пытаюсь заставить Гвен улыбнуться или, по крайней мере, встретиться со мной глазами. – Зак. Алло? Я задала тебе вопрос.

Я наконец поворачиваюсь к ней:

– Почему ты вообще здесь?

Я застал ее врасплох, и она на мгновение откидывает голову назад.

– Прошу прощения?

– Говорю, зачем ты здесь?

Она оглядывает стол, мою сестру и моего отца.

– Я здесь живу.

– Ой да ладно. – С такой силой втыкаю вилку в кусок мяса на тарелке, что стол трясется.

Она прочищает горло и дарит мне жесткую фальшивую улыбку, которая не достигает ее глаз.

– Знаю, я редко бываю дома… Это дело набирает обороты, и…

Я перебиваю ее. Не хочу слышать ее неубедительные оправдания.

– Ты не поняла. Нельзя просто появляться здесь, когда тебе удобно, и думать, что все нормально.

Ее глаза расширяются, как будто она сомневается в моем душевном здоровье. Как будто мне тут надо извиняться.

– Прошу прощения? «Появляться»? Я сплю здесь каждую ночь. И напоминаю, что я твоя мать, так что следи за своим тоном. – Она явно готова перейти в адвокатский режим, и силы покидают мое тело.

– Прости, – бормочу я. Гвен выглядит так, будто вот-вот расплачется. Я тяжело сглатываю.

Мама вздыхает и проводит рукой по волосам.

– Все нормально. Я не хочу тратить наше общее время на ссоры. А теперь расскажи, пожалуйста, как у тебя с учебой?

Обвожу взглядом комнату, прежде чем ответить. Гвен все еще горбится над своей тарелкой, папа сливается с обоями, а у матери под глазами мешки, которые выглядят так, словно стали ее постоянными спутниками.

Такой вот наш семейный ужин.

Глава 15

Мэй

Уже поздно. Кажется, что всегда поздно, словно дни пролетают мимо и мне остаются только ночи. Я стою в своей спальне и смотрю на пустые стены, где раньше висели плакаты. Афиши групп, на чьи концерты я ходила с Люси, Хим и Джорданом, постеры музеев, куда нас возили родители, когда мы были моложе, вся эта фигня, которой я интересовалась, прежде чем поняла, что ничего из этого не имеет значения.

Я сняла их после смерти Джордана.

Теперь стены моей комнаты пусты.

Толстый конверт, зажатый в моей руке, еще не вскрыт.

Я знаю, что это еще одно письмо от него. Об этом говорится прямо на почтовой марке: тюрьма округа Лос-Анджелес, исправительное учреждение «Башни-близнецы».

Я знаю только одного человека оттуда.

Дэвид Эклс.

Парень, который убил моего брата.

* * *

Обычно я не вскрываю эти письма. Решила прочесть самое первое и сильно пожалела. Я прячу их под матрас, рассовываю по комнате, пытаюсь забыть, что они существуют. Я не могу их выбросить; в некотором смысле, это моя последняя связь с Джорданом. Все вокруг меня исцелились, пошли дальше, установили мемориалы, но эти письма – мое напоминание, что ничто не будет прежним. И я заслуживаю напоминания. Наказания.

Это моя плата за то, что я выжила.

Первое прибыло вскоре после того, как Дэвида посадили в тюрьму и отказали в залоге. Однажды днем, через месяц после всего, я вернулась домой из школы и нашла в почтовом ящике адресованный мне конверт. Я никогда не получала настоящих писем – мы ж не в чертовом Средневековье живем, – поэтому мне стало любопытно. Я не представляла, что он может написать мне оттуда.

Дура.

Я не знала, что есть способы добраться до кого-то, сидя в тюрьме. Службы пересылки, которые можно использовать для доставки писем в места, куда они не должны доходить. Заключенные за определенную плату готовы отсылать чужую почту.

Я открыла тот конверт – наивная девочка, которая думала, что она в безопасности. Прочитала первые строки: «Надеюсь, с тобой все в порядке, Мэй. Я так волновался за тебя в тот день», – и внутри все похолодело. Я схватила страницы и сунула их под одежду в глубине шкафа.

А потом пришло еще одно письмо, и еще. Проходят месяцы; я никому не говорю и не собираюсь рассказывать, потому что никто не может меня защитить.

Они не защитили меня от первого письма.

Они вообще меня не защищали.

Я подумываю открыть письмо, которое лежит у меня на коленях.

Что-то внутри меня дрогнуло сегодня, пока я стояла в коридоре, лицом к лицу с Заком. Все дерьмо, которое я пыталась прогнать, начало пробираться обратно, и теперь конверт лежит в моей руке, прожигая дыру в ладони.

Некоторое время смотрю в темную ночь за окном спальни – мозг опустел, тело застыло, – а затем одним резким движением вскрываю конверт.

Внутри лежит рукописное письмо в несколько страниц длиной. Читаю первые пару строк: «Здесь одиноко, Мэй. Ты когда-нибудь чувствовала, чтобы тьма давила на голову так сильно, что ты пугалась, вдруг твоя шея сломается? Мои родители переехали. Они не посещают меня и не звонят. Ты тоже не пришла ко мне. Почему? Я же писал, мне надо кое-что рассказать тебе о том дне».

Я падаю на кровать. Меня колотит, жестоко. Целиком заворачиваюсь в одеяло, прячу под него голову и неподвижно лежу, обхватив руками ноги, как будто, если мне удастся обнять себя достаточно крепко, я перестану существовать. Некоторое время спустя проваливаюсь в беспокойный сон.