Читать книгу "Ганзейский союз - Филипп Доллингер"

В то время ганзейцы в основном ввозили в Англию рейнское вино (на нем специализировались купцы из Кёльна), древесину и зерно из Пруссии, а также русские меха и воск. Следующий инцидент доказывает, насколько важным считали англичане импорт воска, монополией на который обладали немецкие купцы. В 1309 г. воска было мало, и цена на него выросла вдвое. Ганзейцев обвинили в заговоре против короля из-за того, что они якобы придерживают товар. Их подвергли допросу, и купцам лишь с большим трудом удалось доказать свою невиновность.

В то время английскими статьями экспорта были в первую очередь шерсть, а во вторую – металлы. Благодаря системе экспортных лицензий, установленной Генрихом III во время конфликта с Фландрией, а также таможенным сводкам, мы располагаем статистическими данными – первыми из доступных – о доле немцев в торговле шерстью. В 1273 г. из общего количества в 32 784 мешка шерсти, весивших примерно по 166 кг каждый, которые экспортировал 681 купец, 1440 экспортировали до 49 ганзейских купцов. Ганзейцы занимали в списке экспортеров только пятое место, значительно отставая от англичан (11 415), итальянцев (8000), французов вместе с фламандцами (7150) и купцов из Брабанта (3678). Их доля составляла 4,4 % от общей стоимости экспорта, или 6,7 %, если считать только иностранных купцов. Таким образом, их положение было довольно скромным; однако не следует забывать, что шерсть была для них лишь побочным промыслом. Через три года цифры оставались примерно такими же. В 1303 г. в Бостоне ганзейцы уплатили 33 % «новой пошлины» на экспорт шерсти, а в 1310–1311 гг. – 54 %. Максимум был достигнут в исключительные годы 1339–1342, когда ежегодный экспорт вырос до 3500 мешков.

С конца XIII в. некоторые ганзейцы, особенно вестфальские купцы из Дортмунда, по примеру итальянцев выступали также кредитными банкирами. Они давали взаймы небольшие суммы обычным лондонцам или значительные суммы – королям. Самый ранний известный пример относится к 1299 г., когда Эдуард I занял 500 марок стерлингов у группы ганзейцев, куда входил один уроженец Любека, один – Кёльна и один – Дортмунда. Сходным образом в 1317 г. Эдуард II несколько раз занимал разные суммы у различных членов семьи Ревеле из Дортмунда всего на 416 фунтов стерлингов.

Однако особую важность немецкие займы приобрели при Эдуарде III. Для того чтобы вести войну с Францией, королю требовались крупные суммы денег. Его главными кредиторами были англичане или итальянцы, но он обращался за финансовой помощью и к ганзейцам. В обмен он предоставил им экспортные лицензии на вывоз шерсти в мешках, урезал для них таможенные пошлины и передал им на откуп сбор пошлин у других. В 1338 г. он занял 1200 фунтов у четырех купцов из Дортмунда, двое из которых принадлежали к семье

Зюдерман, в обмен на что он предоставил им лицензию на экспорт 400 мешков шерсти. В том же году, во время триумфальной поездки вверх по Рейну, он занял 750 фунтов у четырех кёльнских купцов. Чуть позже он производил другие займы у купцов из Дортмунда – в одном случае речь шла о 5 тысячах фунтов. Суммы были сравнительно небольшими. Для сравнения можно вспомнить, что в 1339 г. он был должен 210 тысяч фунтов банкам Барди и Перуцци и 76 тысяч фунтов – англичанину Уильяму де ла Полу. В феврале он передал в залог большую корону архиепископу Трира за 50 тысяч гульденов, а позже – малую корону и корону королевы разным кёльнским финансистам почти за 10 тысяч гульденов (более 1500 фунтов).

Для того чтобы эффективнее отстаивать свои интересы, его немецкие кредиторы в 1339 г. образовали консорциум, куда входило не менее 13 участников. Большинство из них были крупными вестфальскими купцами. С ними был и новичок, Тидеман Лимберг, самый храбрый и активный из этих спекулянтов. В первый год консорциум дал королю в долг 18 с лишним тысяч фунтов, которые выплачивались по большей части в различных городах Нидерландов. В мае 1340 г. они предоставили королю новый заем в размере 8300 фунтов в обмен на экспортные лицензии на 3386 мешков шерсти и право взимать таможенные пошлины в 15 английских портах, пока долг не будет выплачен[6]. В течение следующих двух лет те же лица предоставили королю новые займы на общую сумму около 10 тысяч фунтов. Наверное, самой крупной услугой, какую консорциум оказал Эдуарду III, стало спасение королевской короны, которую его кредиторы угрожали продать: 45 тысяч гульденов передали архиепископу Трира, 4400 гульденов – кредиторам из Кёльна. В 1344 г. регалии удалось вернуть.

Тогда же состоялся роспуск немецкого консорциума: король, уступив давлению со стороны английских купцов, отказал ему в праве взимать таможенные пошлины. Более того, большинство членов консорциума боялись риска, который подразумевали подобные операции, и склонны были отказаться от финансовых спекуляций. Банкротство Барди и Перуцци, случившееся в 1345 г., и растущая враждебность со стороны английских купцов подтвердили правильность их решения. Со временем они все больше ограничивались чисто коммерческими операциями. Лимберг отказался от своих планов одним из последних. Крупные финансовые операции, проводимые вестфальскими купцами в Англии по примеру итальянцев, можно считать уникальным явлением в истории Ганзы. Тем не менее пример вестфальцев наглядно показывает, какое влияние приобрели в Англии немецкие купцы. В последующие столетия их влияние в основном поддерживалось благодаря тому, что они ограничивались коммерческой деятельностью.

«Черная смерть» (1350)

В период самого стремительного роста ганзейские города, как и всю Европу, охватила эпидемия бубонной чумы – «черной смерти». Осенью 1349 г. эпидемия вспыхнула в Швеции и Пруссии. Скорее всего, ее занесли туда на кораблях из Англии. Чума двигалась по долине Рейна, от одного берега к другому, и в декабре достигла Кёльна. Для ганзейской области в целом 1350 г. стал катастрофическим. Эпидемия на севере Германии распространялась с запада, из Фризии и Ютландии, а также с Готланда. Летом эпидемия достигла своего пика. Одним из последних, в начале 1351 г., ее жертвой пал Бранденбург.

Видимо, на севере Германии эпидемия свирепствовала сильнее, чем в других местах. Конечно, не следует принимать за чистую монету поистине фантастические цифры, приводимые в хрониках. Скорее всего, они свидетельствуют лишь о кошмарных воспоминаниях о болезни. Так, по мнению Детмара (конец XIV в.), во многих городах в живых оставался лишь каждый десятый; по сведениям Раймара Кока (XVI в.), в Эльбинге болезнь унесла 9 тысяч, в Мюнстере – 11 тысяч, а в Любеке – 90 тысяч (!) человек. И все же некоторые подробности довольно убедительны. По словам Генриха из Ламшпринге, во францисканском монастыре Магдебурга эпидемию пережили всего три монаха, а в его собственном монастыре – двое из десяти; по словам другого хрониста, в одной усадьбе в Восточной Пруссии в живых осталась лишь одна служанка, которая с важным видом расхаживала в пышных нарядах своей госпожи.

Похоже, что Бремен пострадал от эпидемии больше других городов. В списке жертв, составленном по приказу городского совета, содержится 6966 имен, к которым следует добавить 1000 неопознанных мертвецов. К сожалению, мы не знаем точной численности населения города в тот период, но едва ли там проживало больше 12–15 тысяч человек, поэтому следует прийти к выводу, что чума унесла больше половины жителей, а может быть, и две трети. В Гамбурге из 34 пекарей умерло 12, из 21 члена городского совета – 16. В других городах известно лишь количество умерших членов городского совета: 11 из 30 в Любеке плюс 2 клерка из 5,42 % в Висмаре, 36 % в Люнебурге, 30 % в Бремене, 27 % в Ревеле. Не стоит думать, что такое же процентное соотношение характерно для всего населения в целом, ведь члены городского совета иногда были больше остальных подвержены заражению, но иногда, наоборот, им легче удавалось покинуть город, чем обычным бюргерам. Однако можно смело предположить: количество жертв в ганзейских городах едва ли составляло меньше четверти населения.