Читать книгу "Город и город - Чайна Мьевилль"

Похоже, что нескольких членов комитета – как из Бешеля, так и из Уль-Комы – его слова потрясли. – Мы все это знаем, – добавил Седр, – вне зависимости от того, вежливо ли признавать данный факт или нет. Повторяю, Пролом – это чужеродная сила, и мы передаем ему наш суверенитет на свой страх и риск. В любой сложной ситуации мы просто умываем руки и передаем дело… прошу прощения, если я кого-то оскорбил, но… передаем дело тени, которую мы никак не контролируем. Просто для того, чтобы облегчить себе жизнь.

– Советник, вы шутите? – спросил кто-то.

– С меня довольно, – сказал Бурич.

– Не все из нас спелись с врагами, – отрезал Седр.

– Председатель! – крикнул Бурич. – Неужели вы допустите распространение подобной клеветы? Это возмутительно…

Я с интересом наблюдал за этим проявлением нового духа межпартийного единства, о котором читал в газетах.

– Если вмешательство необходимо, то я, конечно, целиком и полностью за ходатайство, – сказал Седр. – Но моя партия уже давно заявляет о том, что мы не должны… бездумно передавать значительную власть Пролому. Какой объем исследований вы провели на самом деле, инспектор? Общались ли вы с ее родителями? С ее друзьями? Что мы на самом деле знаем об этой бедной молодой женщине?

Мне нужно было лучше готовиться. Такого я не ожидал.

Я уже видел Пролом, хотя и совсем недолго. А кто его не видел? Я видел, как он берет контроль на себя. Подавляющее большинство проломов – резкие и незамедлительные. Пролом вмешивается. Я не привык получать разрешения, обращаться с ходатайствами, не привык ко всей этой таинственности. Верь в Пролом, учили нас, не-смотри и не упоминай про работающих улькомских карманников или грабителей, даже если ты их заметил, находясь в Бешеле, потому что пролом – более тяжелый проступок, чем их преступления.

Я впервые увидел Пролом в четырнадцать лет. Причина была самой распространенной – дорожное происшествие. Угловатый улькомский фургончик – это произошло более тридцати лет назад, когда машины на улицах Уль-Комы производили гораздо менее яркое впечатление, чем сейчас, – занесло. Он ехал по дороге со множеством пересечений, и добрая треть машин в районе была из Бешеля.

Если бы фургон вернулся на прежний курс, водители-бешельцы отреагировали бы на него так же, как и на другие вторгающиеся в твою жизнь чужеземные препятствия, как на одну из неизбежных сложностей, возникающих в ходе жизни в пересеченных городах. Если улькомец натыкается на бешельца и каждый из них – в своем городе; если пес улькомца подбегает к прохожему-бешельцу и обнюхивает его; если стекло из окна, разбитого в Уль-Коме, оказывается на пути у бешельцев – то в каждом случае бешельцы (или улькомцы в таких же ситуациях) уклоняются от возникшей проблемы, насколько это возможно, не признавая ее существование. Они могут коснуться препятствия, если нужно, хотя предпочтут этого не делать. Подобное вежливое, стоическое отключение органов чувств – способ разбираться с «протубами» – так бешельцы называют эти протуберанцы из другого города. В иллитанском тоже есть соответствующий термин, но я его не знаю. (Исключением из правила является только мусор, если он уже достаточно старый. Если он лежит на пересекающейся мостовой или если порыв ветра занес его в район иного города, то поначалу он представляет собой протуберанец. Но позднее он слабеет, а надписи на иллитанском или бешельском выцветают и покрываются грязью, и тогда мусор сливается с другим мусором, в том числе из другого города. Это просто мусор, и он пересекает границы, словно туман, дождь и дым.)

Водителю не удалось взять фургон под контроль. Он проскользил наискось по проезжей части – название улицы в Уль-Коме я не знаю, а в Бешеле это Кюниг-штрас – и врезался в стену бешельского бутика и пешехода, который разглядывал витрины. Бешелец погиб, а водитель-улькомец получил тяжелые ранения. Люди в обоих городах закричали. Я не заметил столкновения, а вот моя мать его увидела – и стиснула мою ладонь с такой силой, что я заорал от боли еще до того, как услышал шум.

В Бешеле (и предположительно в Уль-Коме) ребенок в первые годы жизни интенсивно учится распознавать сигналы. Мы очень быстро начинаем различать стили одежды, разрешенные цвета, походку и поведение. Уже годам к восьми большинству детей можно доверять, что они не опозорят родных (и при этом нарушат закон), создав пролом. Но если дети находятся на улице, то им, конечно, делают поблажку.

Мне было больше восьми лет, когда я увидел кровавый исход того случая с проломом. Я уже тогда помнил все эти запутанные правила и считал их ерундой собачьей. В тот момент моя мать, я и все остальные не могли не видеть ту аварию с участием улькомца, наша тщательно натренированная способность развидеть была отброшена.

Через несколько секунд на место прибыл Пролом. Силуэты, фигуры – часть из них, вероятно, уже были там, но, тем не менее, казалось, что они появились из воздуха. Они двигались так быстро, что их нельзя было четко разглядеть. Они действовали с такой абсолютной властностью и силой, что за несколько секунд они уже оцепили и взяли под контроль зону проникновения. Стоявшие по периметру кризисной зоны бешельцы и я по-прежнему не могли не видеть полицию Уль-Комы, которая отталкивала прочь зевак в своем собственном городе, натягивала по периметру ленту, выпроваживала чужаков, запечатывала зону, внутри которой все еще действовал Пролом – организовывал, прижигал раны, восстанавливал. Я все еще видел их, хотя мне и было страшно это видеть.

Во время таких редких ситуаций можно было увидеть Пролом за работой. Несчастные случаи и катастрофы по обе стороны границы. Землетрясение 1926 года, крупномасштабный пожар. (Однажды рядом с моим домом начался пожар. Огню не дали перекинуться на соседние здания, но горевший дом находился не в Бешеле, и поэтому я его развидел. Поэтому я смотрел по телевизору видеоматериалы о пожаре, которые транслировались из Уль-Комы, а окна моей гостиной тем временем были освещены его красным заревом.) Смерть улькомца от случайной пули во время ограбления в Бешеле. Мне было сложно ассоциировать те кризисы с этой бюрократией.

Я переступил с ноги на ногу и обвел комнату невидящим взором. Пролом должен был отчитываться за свои действия перед специалистами, которые обратились к нему с прошением, но многим из нас это не казалось особенным ограничением.

– Вы общались с ее коллегами? – спросил Седр. – Насколько далеко вы продвинулись?

– Нет, не общался. Мой констебль с ними разговаривал, конечно, чтобы подтвердить имеющиеся у нас сведения.

– Вы поговорили с ее родителями? Кажется, вам очень хочется скинуть это расследование на кого-нибудь другого.

Я подождал еще несколько секунд, а затем заговорил, заглушая бормотания с обеих сторон стола:

– Корви их известила. Они прилетят сюда. Майор, я не уверен, что вы понимаете ситуацию, в которой мы оказались. Да, мне действительно этого хочется. А вы разве не хотите, чтобы убийцу Махалии Джири нашли?

– Ладно, хватит, – сказал Явид Нисему и пробежался пальцами по столу. – Инспектор, вам не стоит говорить в таком тоне. У наших представителей имеется вполне обоснованное и постоянно усиливающееся опасение, что мы слишком быстро уступаем Пролому в ситуациях, когда нам, возможно, не следовало бы так делать. Многие полагают, что это опасно. Кое-кто считает, что это даже предательство. – Он сделал паузу, и в конце концов я, чтобы выполнить его требование, издал звук, который можно было бы принять за извинение. – Однако, майор, – продолжил он, – возможно, вам стоит подумать о том, чтобы меньше спорить и вести себя нелепо. Боже мой, молодая женщина исчезает в Уль-Коме, и ее труп обнаруживают в Бешеле. Я едва ли мог бы придумать более очевидную ситуацию. Мы, разумеется, поддержим передачу этого дела Пролому. – Седр начал было жаловаться, но Нисему рубанул по воздуху руками.