Читать книгу "Игры сердца - Анна Берсенева"

Олег взял Нельку под руку, и они пошли рядом, все убыстряя шаг.

Глава 12

Когда в Мурманске, как только они вошли в порт и к ним на корабль поднялось множество людей, Иван читал газеты, в которых на всех языках и в самых восторженных тонах рассказывалось про их полярную экспедицию, про погружение на дно Ледовитого океана у Северного полюса, – то можно было подумать, что готовилось это мероприятие на самом высоком государственном уровне. В действительности же оно было частной инициативой двух десятков людей. То есть, конечно, все они были сотрудниками Государственного института океанологии, и исследовательское судно «Академик Федоров», и глубоководные спускаемые аппараты «Мир» принадлежали институту. И ледокол «Россия», который прокладывал им путь во льдах, тоже был придан им государством.

Но всего этого могло и не произойти, если бы это не оказалось необходимо именно что двум десяткам частных лиц, которые все это погружение и затеяли.

Почему они это затеяли, исчерпывающе сформулировал их метеоролог Игорь Леонтьев.

– Да ладно, чего тут объяснять? – сказал он, когда в первый день после окончания экспедиции все слонялись по судну со странным чувством счастья и опустошенности. – Поколения через три никто и вопроса такого не задаст. Всем все будет понятно – что мы сделали и для чего. А может, и не через три, а даже через два поколения смысл для всех засверкает.

Этот смысл сверкал для Ивана уже и сейчас, как сверкал, наверное, и для всех, с кем он работал на полюсе. И объяснений, для чего они затеяли эту экспедицию, никому из них не требовалось.

Но теперь, по ее окончании, Иван вместе со всеми ее инициаторами расхлебывал неизбежные последствия всякой инициативы, которая, как известно, наказуема как раз тем, что по ее результатам требуется составить горы отчетов. От того, что эти горы высятся не на бумаге, а на мониторах, суть дела не меняется.

Составлением отчетов Иван и занимался вот уже третью неделю, с тоской поглядывая в окно лаборатории, и дурацкие мысли мелькали у него в голове при каждом таком взгляде – что хорошо бы сейчас превратиться в птицу да и полететь над Москвой, кувыркаясь в воздушном океане, и лететь бы долго, до океана настоящего, а там превратиться в рыбу и нырнуть в его синюю могучую глубину…

Думать таким детским образом взрослому человеку было глупо и даже стыдно. И потому этот взрослый человек поскорее отводил взгляд от окна к экрану, где громоздились таблицы его отчета о количестве погружений и о прочих делах, которые в жизни были жгуче интересны, волновали его и радовали, а в отчетном изложении казались невыносимым занудством.

– Вань! – услышал он и вздрогнул.

Его окликнули как раз в тот момент, когда он смотрел в таблицу, а видел темную полынью, в глубине которой медленно и смутно возникали очертания «Мира», и это значило, что пилот попал точно, аппарат поднимается благополучно, и можно вздохнуть с облегчением, потому что они в очередной раз победили эту темную глубину, жадную, опасную и манящую их всех невероятно…

– Вань, – повторил Андрей, входя в комнату. – Не слышишь, что ли? Совсем в диаграммах своих закопался. Тебя шеф зовет.

– Да. – Иван потер ладонью лоб и покрутил головой, прогоняя ненужные виденья. – Пора с этим всем завязывать. Сдать и забыть, а то уже ум за разум заходит. Прямо сейчас зовет?

– Сейчас, – кивнул Андрей.

– А что не так?

– Все так. – Андрей улыбнулся. – Только вид у него загадочный, вот что. Думаю, есть идея.

Вид у него и у самого был загадочный. Наверняка имелись и сведения о том, что за прекрасная идея возникла у заведующего лабораторией. Но Андрюха Мартинов был человек-скала: чего хочет, того добьется. Сейчас он явно хотел потомить своего друга загадочной перспективой хотя бы те пять минут, в которые Иван, как Штирлиц, будет идти по коридору.

Что ж, значит, и правда предстояло что-то интересное. С Андреем они учились в одной группе на геофаке, проходили практику в Геленджике, работали с Кэмероном на «Титанике», погружали аппараты «Мир» во все океаны Земли – в общем, тот не хуже Ивана умел отличать важную информацию от неважной, потому что понятия об этом у них были одинаковые.

В последней экспедиции, на Северный полюс, Андрей не участвовал: некстати сломал руку чуть не по дороге в аэропорт. И раз он теперь бьет копытом и искры сверкают у него в глазах, значит, речь у шефа пойдет о новой экспедиции, в которую Мартинов рвется со всей своей застоявшейся энергией.

– Ну, пошли, – сказал Иван, откатываясь от стола. За те пять секунд, в которые он проанализировал Андрюхино состояние, ему стало весело. – Он же нас обоих зовет, правильно?

– Да я вообще-то в курсе уже, в чем там фишка, – раскололся Андрей.

Иван расхохотался.

– Все лучшее, что с нами происходит, сначала происходит у нас в голове!

Высказав эту мысль, Андрей разлил по рюмкам остаток водки.

– Да ты идеалист, Мартинов, – хмыкнул Иван. – Зря тебя диалектическому материализму учили на кафедре марксизма-ленинизма.

– Ты еще помнишь, чему нас там учили? – удивился Андрей. – У меня вся эта фигня давно из головы выветрилась.

– У меня тоже.

В разговорах ни о чем за рюмкой водки все-таки была некоторая прелесть. Конечно, в таких разговорах давно уже не было той страсти, которая будоражила в молодости, когда казалось, что можно мгновенно решить все вечные вопросы, подружиться на всю жизнь, найти настоящую любовь и совершить еще кучу подобных дел космического масштаба.

Теперь ничего такого Ивану уже не казалось. Зато можно было под такие вот разговоры неторопливо думать о своем, плыть в облаке этих легких мыслей. Конечно, только в том случае, если и собеседник был человеком своим, и не приходилось ожидать от него обиды за собственное рассеянное состояние.

Андрюха был, безусловно, своим, и выпивать с ним за радостное известие было приятно.

– Но согласись, Вань, если б мы с тобой не рвались отсюда куда-нибудь подальше, то так на одном месте всю жизнь и просидели бы.

– Ну, это вряд ли, – пожал плечами Иван. – Кто б нам в институте стал зарплату платить, если б мы на одном месте сидели?

– Я в том смысле, что хотел же ты в экспедицию, правильно? Хотел, хотел, я же видел! У тебя уже и глаза такие, знаешь, были… Собачьи.

На сравнение своих глаз с собачьими Иван не обиделся. Он прекрасно понимал, что имеет в виду его друг: тоска стояла у него в глазах, тоска оттого, что он не живет, а только описывает ту часть жизни, которая уже прошла, да и описывает-то не по-человечески, а скучно, голо, уныло.

– В общем, Байкал на нас с неба свалился, – заключил Андрей.

Иван сразу представил себе эту картину – как с неба, вот с этого, серого, московского, октябрьского, сваливается на него огромное озеро, а вместе с ним и прибрежные скалы, и тайга, и омулевые бочки… Он встряхнул головой. Дурно на него действует долгое пребывание в городе! Черт знает что в голову лезет.